На путях смерти - [58]

Шрифт
Интервал

- Корнут Яковлевич сейчас к ужину пожалуют.

Переглянулись. Зазвенело стекло. Голоса зародились. Когда вывезли в кресле Корнута, глаза его закрыты были, и спокойная важность лица пела непонятное с новой вышины. Голосом захлебывающимся Евсевий бормотал:

- День красы непомерной... С приятием чина, милостивец...

И в пояс поклонился, и перстами ковра коснулся. И переглядывались все, и задвигали стульями, вставали и кланялись неловко. Каждый думал:

- Стало быть, так полагается.

Старухи француженки круглыми подсиненными глазами водили, дивясь. Когда уселись, все не знали опять, можно ли пить и говорить. Корнут молчал долго, глаза закрыв, голову склонив на меховой плед. И вот промолвил:

- Господин нотариус! Портфель! Завещание писать.

И повел чуть белой рукой. Сверкнула радугой камней. Писали завещание долго. Через час малословная торжественность отошла от Корнута. Стал спорить с Гервариусом.

- ...Но, ваше превосходительство! К чему же им-то так много? Помилосердствуйте! Мы и убеждений их не знаем. К тому же на чужбине... У нас в Москве духовенство испытанное...

- А что они великий чин совершили, этого мало? Пишите! И молчать! Отец Евсевий, вы что? Воле милостивца, говорю, ныне прекословить - грех неизреченный...

- Ладно. Вот еще что. Там, в пункте третьем прибавить...

Гервариус писал. Опять принимались спорить. Вокруг давно уже весело стучали стаканы. Седые француженки сосали зеленый ликер из высоких рюмок.

- ...Что? Родственникам? Родственникам? Это кому же например? Ни копейки. И никакого такого пункта не будет. Нет у меня достойных родственников...

- Осмелюсь напомнить... Единственно ради крепости завещания. Если ничего не отписать, опасаюсь, оспаривать будут... Через окружный суд-с... И арест на весь капитал на срок самый неопределенный...

- Арест? Мое завещание оспаривать? Мое? Мое? Кто же осмелится?

- Кому не лень... Да вот хоть бы Константин Макарыч... На пари готов! В тот самый день дело начнет. Завтра же. И тю-тю...

- В какой такой тот самый день? А? Ты это что, дурак? Какое такое завтра? А! По-твоему, если завещание аккуратный человек пишет и, как верный сын церкви, все по чину, так уж по-твоему завтра того... как его, этого... Да я тебя...

Слюна потекла из-под напомаженных усов. Рюмку бросил на середину стола белой слабой рукой. Сверкнули камни.

- Отец Евсевий! Там в седьмом что ли пункте, где о частных лицах, вычеркните без замедления дар мой коллежскому секретарю Гервариусу.

- Так посрамится восставший на милостивца... Голос рыкающего умолкает и зубы скимнов сокрушаются...

Шумели. Корнут пододвинул бутылку. Наливал, пил, смотрел глазами тусклыми в глаза седых трех женщин. Жеманно отвечали улыбками узких, карандашом удлиненных красных губ.

Скоро задремал под гул и звон. Поплыли видения великой славы и торжества. На золотой колеснице гроб золотой. И кони тоже золотые... Да, кони искусственные... для проформы. А в колеснице двигатель... Да, да, автомобиль.

Мелькали перед дремотными глазами одежды торжественные и склоняющиеся головы. Правительственное войско и седые францу­женки. С широких шляп черный креп до земли.

Улыбался, пустив слюну на скатерть.

К министерству внутренних дел колесница золотая подъехала. А на колеснице-автомобиле с золотыми конями на колесах давно не гроб, а кресло покойное. С кресла встает, по красному сукну идет.

- Здравствуйте, ваше высокопревосходительство.

Дремлет-спит. Не страшны горбатому Корнуту гримасы подкравшейся смерти. Верит в величие свое Корнут. И все, что ждет его, для него лишь праздник величия на удивление ничтожным.

А смерть гримасничала, за усы Корнута дергала, пальцем желтым на него, спящего, собутыльникам грязным показывала.

- Завтра, завтра я от вас его отберу.

XXXVI

Член Союза русского народа Шебаршин Кузьма Кузьмич не унывал. Давно объявлено о его несостоятельности. Векселя подписывает супруга, Анна Яковлевна.

Располнела, одышкой больна, из дому не выезжает, дома в шелковых капотах ходит. Старее стал домик их несуразный, облупленный. Но так же гудит по ночам. Музыка, споры, карты. И над всем этим витают всегдашние мечты хозяев о Петербурге. Но бессловные уж мечты. Последняя попытка переселения подорвала кредит Кузьмы Кузьмича. Менее полугода прожили на Морской, от долгов бежали спешно. Ну, здесь, в родном медвежьем углу, хватает и на шампанское. А мясникам, курятникам и прочим годы приходится ждать.

Вести о похождениях и предприятиях Корнута приходили в Шебаршинский дом незамедлительно. И то Кузьма Кузьмич бегал по комнатам и кричал:

- Опека! Опека! Это черт знает что...

А супруга возражала нелюбезно:

- Опека! Моего брата в опеку? Не было такого позора в нашем роду. И не будет, не будет. Не допущу. Сегодня его в опеку, завтра меня...

- Нечего, матушка, опекать-то...

- Что?

- А то. Нищих не опекают.

И сердились друг на друга. Кузьма Кузьмич прикидывал, сколько на их долю придется в случае, и сколько можно опекой уберечь. Но приезжали гости, вертелся вал дребезжащей многолетней шарманки их кабачка. Забывал до следующего раза. А при следующей потрясающей какой-нибудь вести о Корнутовой веселой жизни за завтраком марсалу сосала Анна Яковлевна, платочком слезы утирала, причитала:


Еще от автора Иван Сергеевич Рукавишников
Проклятый род

Роман-трилогия Ивана Сергеевича Рукавишникова (1877—1930) — это история трех поколений нижегородского купеческого рода, из которого вышел и сам автор. На рубежеXIX—XX веков крупный торгово-промышленный капитал России заявил о себе во весь голос, и казалось, что ему принадлежит будущее. Поэтому изображенные в романе «денежные тузы» со всеми их стремлениями, страстями, слабостями, традициями, мечтами и по сей день вызывают немалый интерес. Роман практически не издавался в советское время. В связи с гонениями на литературу, выходящую за рамки соцреализма, его изъяли из библиотек, но интерес к нему не ослабевал.


Семья железного старика

Рукавишников И. С.Проклятый род: Роман. — Нижний Новгород: издательство «Нижегородская ярмарка» совместно с издательством «Покровка», 1999. — 624 с., илл. (художник М.Бржезинская).Иван Сергеевич Рукавишников (1877-1930), — потомок известной нижегородской купеческой династии. Он не стал продолжателем фамильного дела, а был заметным литератором — писал стихи и прозу. Ко времени выхода данной книги его имя было прочно забыто, а основное его творение — роман «Проклятый род» — стало не просто библиографической редкостью, а неким мифом.


Макаровичи

Рукавишников И. С.Проклятый род: Роман. — Нижний Новгород: издательство «Нижегородская ярмарка» совместно с издательством «Покровка», 1999. — 624 с., илл. (художник М.Бржезинская).Иван Сергеевич Рукавишников (1877-1930), — потомок известной нижегородской купеческой династии. Он не стал продолжателем фамильного дела, а был заметным литератором — писал стихи и прозу. Ко времени выхода данной книги его имя было прочно забыто, а основное его творение — роман «Проклятый род» — стало не просто библиографической редкостью, а неким мифом.


Рекомендуем почитать
Месть

Соседка по пансиону в Каннах сидела всегда за отдельным столиком и была неизменно сосредоточена, даже мрачна. После утреннего кофе она уходила и возвращалась к вечеру.


Симулянты

Юмористический рассказ великого русского писателя Антона Павловича Чехова.


Девичье поле

Алексей Алексеевич Луговой (настоящая фамилия Тихонов; 1853–1914) — русский прозаик, драматург, поэт.Повесть «Девичье поле», 1909 г.



Кухарки и горничные

«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность…»М. Е. Салтыков-Щедрин.


Алгебра

«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».


Путешествие

  Каждый выживших потом будет называть своё количество атаковавших конвой стремительных серых теней: одни будут говорить о семи кораблях, другие о десяти, а некоторые насчитают вообще два десятка. Как известно: "У страха глаза велики". Более опытные будут добавлять, что это были необычные пираты - уж очень дисциплинировано и организовано вели себя нападавшие, а корабли были как на подбор: однотипные, быстроходные корветы и яхты.


Проклятый род. Книга первая

Наш современник попал в другой мир, в тело молодого графа. Мир магии, пара, пороха и электричества, а ещё это мир дирижаблей — воздушных левиафанов. Очередной раз извиняюсь за ошибки. Кому мало моих извинений недостаточно, то считайте, что я художник, я так вижу!