На путях смерти - [59]

Шрифт
Интервал

- Ведь болен он, болен, Корнут. Явно ненормальны поступки. Предприми ты что-нибудь. Для его же пользы; не для чего-нибудь, для его же пользы. Опека, что ли... Как у людей делается. Обирают его кому не лень. Вчуже жалко. И для его же пользы в санаторию что ли поместить... Ведь брат он мне. Чего молчишь? Несуразный ты, Кузьма Кузьмич. Другой бы...

- Ну, уж позвольте! Это ты, матушка, несуразная... как и вся ваша семейка. А ты что это про опеку вспомнила? Эту-то его жертву, пятьдесят тысяч, никак нельзя неразумной назвать. Патриотическое дело. Высокопатриотическое дело! Это не на цыганок-с...

- Да не все ли равно. Капитал тает...

- Обязанности гражданина, матушка, превыше капитала. Да-с! К тому же в такое время живем, что можем остаться и без головы, не только без капитала, если не будем по мере сил на алтарь отечества...

- Да брось ты... Какой такой алтарь, когда человек с пьяных глаз направо-налево... Этих ваших мракобесов никакими мильонами не накормишь...

- Что? Что-с? Что изволили сказать-с? Не позволю в своем доме о святых моих убеждениях...

- Не ваш он, дом-то, Кузьма Кузьмич.

- Что! Что! Весьма сожалею, что не знал о вольномыслии вашем в свое время.

- Это до свадьбы, что ли?

- Вот именно-с.

- Да, жаль. Была бы теперь при своем капитале.

Кузьма Кузьмич, захлебываясь, допивал кипяченое молоко - вина не пил - и, сплюнув, убегал, крича в дверях:

- Из всей из вашей семейки Корнута одного уважаю. И не будет тебе никакой опеки... Пальцем не пошевельну.

И уезжал на заседание в отдел.

А супруга долго плакала, маленькими глотками пила марсалу, заедала бисквитами, пыталась сосчитать общую сумму долгов и оценить выгоды опеки.

Звонок первого гостя. И спешила в будуар, и, напудренная, искренне веселая, крутила шарманку привычной болтовни.

К ночи ссоры супругов бывали только из-за винта и фальки. Но за один стол садились редко.

Смерти Корнута ждали оба. Разбудил раз Кузьма Кузьмич супругу. Оглянула штофные стены спальни; глаза заплывшие терла, спрашивала шепотным криком:

- Что? Что? Горит?

- Нет-с, а что это вы во сне даже про братца Корнута не забываете. Сейчас кричать изволили... несуразное, конечно, но понять все же можно, что про похороны и про наследство...

- Кузьма Кузьмич, что вы! Бога побойтесь...

- Мне что. Не я сон видел.

- Какое наследство! Сестра при брате не наследница.

- Вот то-то и я думаю. А у вас, Анна Яковлевна, сны... Слова разные выкрикиваете. Нехорошо-с...

- Ах, Кузьма Кузьмич. И сна я, кажется, такого не видала.

Но оба тайно верили в завещание Корнута. У них же в дому как-то давно за ужином говорил:

- Почему братьям? Закон неправилен. Вот Ольга Ивановна Нюнина хлеще любого мужчины делами вертит. Братья! Да иной раз братья...

Запомнилось. А при всегдашнем безденежье обоим Шебаршиным казалось, что уж Корнут про сестру Анну говорил. А про то, что завещание у Корнута есть, доподлинно знали. Корнут же переписывал завещание не раз.

Шли дни. Новые вести про Корнута.

- Водянка.

Анна посылала экономку в собор служить заздравный молебен. И сама в желтой штофной спальне коленопреклоненно молилась перед киотом.

И пришло известие о Корнутовой кончине. Из дому Раисы Михайловны дворник.

- А к нам вот какая телеграмма.

Анна Яковлевна заплакала. Платочек кружевной к лицу. Кузьма Кузьмич в развалку бегал, бархатными штиблетами шаркал вкруг нее, приговаривал:

- Нет! Те хороши. Раисе телеграмму... Те-то хороши. Раисе! Мне не могли? Ну, тебе не могли? Раисе! Раисе! А я через дворника... Через хама...

И ползала-квакала у ног их противная, жуткая.

- Ан вам-то, поди, не отписал.

Взглянула Анна на мужа, поняла его мысли. И страшно ей стало, что у нее, верно, такие же глаза. Сказала, закрываясь платочком:

- В спальню пойду. Не мешай.

К вечеру, когда гости съехались, обоим Шебаршиным казалось, что Корнут отписал им много. Но сколько? Макаровичам часть, Семенову сыну другую, третью им, Шебаршиным. Но тогда четвертую - Брыкаловой Любови. Ну, пусть. А сколько же? По мильону - четыре мильона. А было ли у Корнута четыре?

С винтового стола Кузьму Кузьмича пересадили играть в фальку. Очень уж путал; и меньше малого не назначал, чуть в карты заглянув.

- Ну нет-с! Не говорите мне про успокоение. Вот вы, Петр Михайлович, полицеймейстер, а что вы знаете? Нет, что вы знаете?

- Я? Все, конечно, знаю, что знанию моему подлежит.

- В карты, господа, в карты смотрите!

- И правда, Анна Яковлевна! Многоуважаемая хозяйка, опять нам как бы без пяти не остаться...

- Нет-с! А подлежит вашему ведению так сказать учет общего настроения? А? Тут Суворовым надо быть, Суворовым и Маккиавелием вместе. Встретил человека, в глаза ему, в глаза ему, шельме, смотри: кто? Да знаете ли вы, что всякий необеспеченный человек уже революционер... Что? Да-с! Да-с! И именно теперь. Теперь более, чем когда-с. Пять лет назад... Это то, что выловили всех и успокоились! Напрасно. Напрасно-с! На огороде бывали? Не бывали-с? А полезно. Полоть! Полоть-с! Ежедневно полоть, ежечасно. Опасности нет? Вы говорите - опасности нет? О-го! Ну да. Для вас опасность только тогда, когда гром грянет. Но огород, огород, говорю я. Что вы скажете про огород?


Еще от автора Иван Сергеевич Рукавишников
Проклятый род

Роман-трилогия Ивана Сергеевича Рукавишникова (1877—1930) — это история трех поколений нижегородского купеческого рода, из которого вышел и сам автор. На рубежеXIX—XX веков крупный торгово-промышленный капитал России заявил о себе во весь голос, и казалось, что ему принадлежит будущее. Поэтому изображенные в романе «денежные тузы» со всеми их стремлениями, страстями, слабостями, традициями, мечтами и по сей день вызывают немалый интерес. Роман практически не издавался в советское время. В связи с гонениями на литературу, выходящую за рамки соцреализма, его изъяли из библиотек, но интерес к нему не ослабевал.


Семья железного старика

Рукавишников И. С.Проклятый род: Роман. — Нижний Новгород: издательство «Нижегородская ярмарка» совместно с издательством «Покровка», 1999. — 624 с., илл. (художник М.Бржезинская).Иван Сергеевич Рукавишников (1877-1930), — потомок известной нижегородской купеческой династии. Он не стал продолжателем фамильного дела, а был заметным литератором — писал стихи и прозу. Ко времени выхода данной книги его имя было прочно забыто, а основное его творение — роман «Проклятый род» — стало не просто библиографической редкостью, а неким мифом.


Макаровичи

Рукавишников И. С.Проклятый род: Роман. — Нижний Новгород: издательство «Нижегородская ярмарка» совместно с издательством «Покровка», 1999. — 624 с., илл. (художник М.Бржезинская).Иван Сергеевич Рукавишников (1877-1930), — потомок известной нижегородской купеческой династии. Он не стал продолжателем фамильного дела, а был заметным литератором — писал стихи и прозу. Ко времени выхода данной книги его имя было прочно забыто, а основное его творение — роман «Проклятый род» — стало не просто библиографической редкостью, а неким мифом.


Рекомендуем почитать
Симулянты

Юмористический рассказ великого русского писателя Антона Павловича Чехова.


Девичье поле

Алексей Алексеевич Луговой (настоящая фамилия Тихонов; 1853–1914) — русский прозаик, драматург, поэт.Повесть «Девичье поле», 1909 г.



Кухарки и горничные

«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность…»М. Е. Салтыков-Щедрин.


Алгебра

«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».


Слепой Дей Канет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Путешествие

  Каждый выживших потом будет называть своё количество атаковавших конвой стремительных серых теней: одни будут говорить о семи кораблях, другие о десяти, а некоторые насчитают вообще два десятка. Как известно: "У страха глаза велики". Более опытные будут добавлять, что это были необычные пираты - уж очень дисциплинировано и организовано вели себя нападавшие, а корабли были как на подбор: однотипные, быстроходные корветы и яхты.


Проклятый род. Книга первая

Наш современник попал в другой мир, в тело молодого графа. Мир магии, пара, пороха и электричества, а ещё это мир дирижаблей — воздушных левиафанов. Очередной раз извиняюсь за ошибки. Кому мало моих извинений недостаточно, то считайте, что я художник, я так вижу!