На пустом месте - [48]

«Но ведь этот близкий знакомый может существовать только за счет выпивания живой крови. Он и не рад бы это делать, что показано, в частности, у Мамлеева, он и не хочет никого убивать, но просто у него нет иного способа существования. Он законченный, абсолютный паразит, ибо только эта живая кровь и дает ему силы встать из могилы. Вампир ведь не кусает – это он так целует. Но от этого его поцелуя живой теряет жизнь».

Так что пустое место обязано сосать, а Россия сейчас – именно пустое место. Вот почему, кстати, свято место никогда не бывает пусто, а пустое – никогда не станет свято. У нас сейчас пустота на месте политиков, принципов, дум и их властителей, на месте военной и государственной концепции – потому что любая концепция приводит в России только к тому, что ее противники массово и беззаконно истребляются, а созидание оставляется на потом. В результате мы живем в стране-вампире, этот вампир беспрерывно сосет свои недра и этим живет, и слышится над страной то самое причмокивание, которое еще Алексей К.Толстой в «Упыре» назвал главным признаком вампиризма. Все разговаривают, вальсируют, едят мороженое – но при этом как бы слегка присасывают. Мне могут возразить, что слово «сосать» потому в России в такой моде, что явилось сюда в качестве кальки известного американизма – оппозиции rule и suck. Отсюда и мода на вампиров. Но обратите внимание: профессия шофера, несмотря на всю модность понятия «рулить», культовой отнюдь не стала. А профессия вампира – стала. Потому что в России сегодня сосет даже тот, кто рулит. Он сосет свой руль.

Эта воинствующая пустота – жрущая, сосущая, поучающая другую пустоту – и есть главный герой книг Пелевина. Но это отнюдь не та сияющая пустота, в которой пребывал Чапаев. Это та пустота, в честь которой был назван его молодой спутник Петр – дитя эпохи, утратившей все ценности. Вот почему наивно было бы требовать от Пелевина речевых характеристик, ярких персонажей, живых диалогов… В сущности, он давно уже пишет пьесы, а еще точнее – диалоги в платоновском духе (хотя о персонажах сократовского кружка мы все-таки знаем больше, чем обо всех пелевинских Бальдрах и Озирисах).

Правда, есть в романе Пелевина несколько страниц, которые словно залетели туда из другого мира. Брызнул какой-то луч света на вампирский чердак, где гроздьями висят жирные летучие гуру. Единственный человеческий монолог в романе произносится гастарбайтером, молдавским профессором теологии:

«Каждая комната дворца отвечает за себя сама. Она может пригласить в себя Бога. А может – вашу компанию. Конечно, по природе любая комната хочет божественного. Но из-за гламура и дискурса большинство комнат решило, что весь секрет в дизайне интерьера. А если комната в это верит, значит, в ней уже поселились летучие мыши. Бог в такую вряд ли зайдет. Когда все комнаты одного из них (дворцов – Д.Б.) заселяют мыши, Бог его уничтожает. Точнее, перестает создавать, но это одно и то же».

Но, увы, и этот монолог – пожалуй, самый осмысленный в романе – произносится лишь для того, чтобы вручить герою приглашение на собрание в молитвенный дом «Логос КатаКомбо». Короче, крутом пиар.

И вот я думаю: это повальное увлечение вампиризмом – оно закончится когда-то или нет? Весь русский постмодернизм сосал – питаясь классическими либо соцреалистическими образцами; Владимир Сорокин – типичный вампир, напитанный соками Бабаевского, а впоследствии принявшийся сосать уже из фэнтези, стремительно вошедшего в моду, и насосавший целую «Трилогию». Да и русский соцреализм сосал – потому что пытался подражать Толстому и некрасовской натуральной школе (правда, подсасывали еще у Гоголя, а особо продвинутые – у Достоевского). Русский Серебряный век до того уж высосан, что осталась одна пустая оболочка, утеха впечатлительных девушек. Наша культура – и так достаточно тонкий слой, она у нас всего двести лет и существовала в более или менее светском варианте – и слой этот мы иссосали до того, что родная культурная почва оскудела: не на чем расти, все приходится делать заново. Однако охотников конструировать это новое, насыпать висячие сады Семирамиды – в окрестностях не наблюдается. Одно время казалось, что Пелевин пришел с новым словом, и это новое слово он успешно говорил примерно до «Generation П». Но новый роман – уже не более чем вампиризм в отношении того же самого «Поколения», что подчеркнуто и сходством названий. Правда, началось все с инициала «П», обозначавшего и пустоту, и педерастов, и пиар,- а закончилось инициалом «В», обозначающим вампиров. Так Виктор Пелевин уложил всю эпоху в свои инициалы – может, это начало чего-то нового?

Впрочем, есть у меня и еще одна версия. Я никогда не думал, что Пелевин – писатель буддистский. Очень уж скучно этот буддизм у него излагается и очень уж язвительно пересмеивается. Я думаю, он писатель истинно христианский – потому что ждет и жаждет того самого нечеловеческого, все-сжигающего, обновляющего света, который обязательно должен хлынуть в самые темные комнаты дворца. Ожиданием этого света и заканчивается его новый роман, и ни одна книга за последнее время не внушала мне такого отвращения к магизму, язычеству и ритуальным практикам. Может быть, все, что он пишет,- именно небывалый концентрат отвращения, сгусток ненависти, испепеляющая и страстная проповедь христианства от противного? Такой подход внушает надежду. Может, иной вампир сосет только для того, чтобы кровью плюнуть в рожу всем окружающим?