На правый бой - [2]

Надо сказать, учеба на курсах, даже кратковременная, имела большое значение, так как члену Военного совета приходится нередко вникать и в «чисто военные» вопросы.

С первых же дней у меня сложились хорошие деловые отношения с командованием 37-й армии. Ее командующий генерал-лейтенант Михаил Николаевич Шарохин обладал глубокими военными знаниями и опытом, был человеком большой личной отваги. С ним у нас сразу установился самый тесный контакт. То же самое можно сказать и о начальнике штаба генерал-майоре А. К. Блажее, грамотном, высокоорганизованном и неутомимом работнике. Быстро мы установили тесный контакт и с членом Военного совета, ответственным за тыловые части, генерал-майором В. В. Сосновиковым. Командующий и его ближайшие помощники сколотили дружный аппарат, который твердо управлял боевой деятельностью войск.

За время службы, за время трудных боев я сроднился с этими людьми, подружился с ними, да и всю армию считал своей родной семьей. В частях и соединениях у меня были сотни знакомых командиров и политработников, да и многих бойцов, особенно отличившихся в боях, знал хорошо. И считал бы счастьем для себя до победного конца войны пройти с полюбившимися мне людьми.

Но вот внезапный вызов, связанный с новым назначением. На сей раз — без всякой предварительной беседы со мной.

В тот вечер лег, как обычно, поздно, но сон не шел. В памяти вставали картины боев, печальные виды разрушенных городов, лица боевых товарищей.

В дверь негромко постучали. Приподнявшись на диване, крикнул:

— Входите!

— Не спите еще, Иван Семенович? — На пороге возникла невысокая плотная фигура полковника Б. С. Мельникова, начальника политотдела.

— Не спится, — сознался я, вставая, — включите, пожалуйста, свет.

Под низким потолком деревенской хаты вспыхнула красноватая лампочка, в свете которой лицо Мельникова показалось усталым больше обычного. Мы с ним не виделись дня три. Накануне он звонил из 92-й гвардейской стрелковой дивизии и попросил разрешения остаться там еще на день-два. И я, полагая, что произошло что-то чрезвычайное, иначе деликатный по характеру начальник политотдела подождал бы с докладом до утра, поторопил его:

— Что там стряслось?

— Ничего особенного, Иван Семенович, — сказал Мельников, опускаясь на жесткий стул выделки домашнего мастера. — Как и везде, идет слаживание подразделений, вводится в строй пополнение. Особенно много новичков в двести семьдесят шестом и двести восьмидесятом гвардейских стрелковых полках. Занимались возрождением и укреплением ротных парторганизаций согласно ваших указаний…

— Не «ваших», а «наших», Борис Сергеевич, — невольно засмеялся я, видя, что чем-то озабоченный Мельников докладывает совершенно без охоты, будто не члену Военного совета, а кому-то постороннему, которому и знать-то все необязательно. А «возрождение и укрепление» ротных парторганизаций, особенно в стрелковых частях, было, как говорится, предметом постоянной заботы политорганов.

— Коль все идет по плану, чем же вы так озабочены? — спросил я.

— Будто не знаете. Только сработались — и расставаться… Эх, служба!

Искренность, с которой были сказаны эти слова, растрогала меня.

— Будем служить, пока живы, пока не добьем фашистов, — бодро сказал я, стараясь не выдать своего состояния.

— Куда переводят, известно? — спросил Мельников, помолчав.

— Какая разница? — ответил я беспечным тоном. — Лишь бы не в тыл…

Помолчали еще, каждый думая, видимо, об одном и том же — прошедших и будущих боях.

— В политотделе девяносто второй гвардейской получено письмо от Серенко, помните? — нарушил молчание Мельников. — Пишет, что со временем воздвигнут памятник воинам спецотряда Шурупова, а пока привели в порядок могилу Героя Советского Союза Дышинского около шахты имени Серго Орджоникидзе и могилу инженер-капитана Мясникова в Веселых Тернах…

Как не помнить! И. М. Серенко — секретарь Криворожского горкома КП Украины. Это он нас с Шарохиным убедил попытаться спасти плотину на реке Саксагань и Криворожскую электростанцию. А запомнилось мне это особенно потому, что я незадолго до того прибыл в армию на должность члена Военного совета.

— Ведь взорвут, проклятые, как только почувствуют, что вышибают их из города, — говорил он. — А последствия — сами представляете…

Представляли, конечно: не только город без воды и света останется, но затоплены будут железорудные шахты. А металл стране как никогда нужен. Поэтому командарма долго уговаривать не пришлось.

— Давайте решать, как это лучше сделать, — сказал Михаил Николаевич, склонившись над картой готовящейся операции по освобождению Кривого Рога.

— Я уже думал над этим, — отозвался начальник штаба армии полковник А. К. Блажей. — Электростанцию имени Ильича и плотину на реке Саксагань в пятнадцати километрах севернее Кривого Рога надо захватить до штурма города. Иначе, взорвав плотину, противник не только затопит промышленные предприятия, но и поставит в весьма сложные условия наши войска… В общем, нужен небольшой, но мощный и мобильный отряд.

Была середина февраля, но зима в тот год на Украине выдалась мягкой — то снег, то дождь. Дороги развезло, а войска армии, сильно ослабленные в предыдущих боях, в этих условиях не были готовы к наступательным действиям. Тылы отстали, что тяжело сказывалось на снабжении боеприпасами и продовольствием. На передовую снаряды и патроны доставлялись в основном вручную или на лошадях.