На пороге зимы - [2]

Рик и его спутники ушли, громко болтая и хохоча. В другую сторону направился мельник со своими спутниками — пить дальше их так и не пустили. В трактире распахнулась дверь, кто-то окликнул Верена, но, не получив ответа, скрылся.

* * *

Верен выбросил испачканную траву, отёр руки о штаны и не спеша зашагал по площади. Возвращаться в душный трактир и слушать опостылевшие разговоры об урожаях и надоях не хотелось.

Нижний Предел, куда он так рвался попасть, оказался и впрямь большим городом. Говорили, народа здесь жило тысяч пять — жуткая прорва. Город был торговый, к приезжим здесь привыкли, и найти заработок было легко. Судье и ювелиру с Восточной улицы требовался охранник, да и кузнец был готов взять помощника, однако Верен не спешил устраиваться на зимовку. Который день бродил по площади да разглядывал украдкой императорских воинов — те дразнили торговок, тратили новенькое блестящее серебро, а меж собой говорили не о жатве и покосах, а о далёких городах, оружии и прочем, о чём подобает говорить мужчинам.

За пять лет, что Верен ходил за обозами, он был сыт по горло торговцами и ярмарками, а тут ещё единственный друг отстал по пути, найдя себе не то службу, не то девку, и стало совсем тоскливо. Он дошёл до помоста около ратуши, с которого днём говорил гордый воин в блестящих доспехах, и остановился.

Даже в густом сумраке было видно, что на столбе у помоста белеет пергамент с коронованным гербом. Букв было не разобрать — они и при свете-то не особо охотно складывались в слова — но Верен помнил наизусть, что императорский сотник Ардерик Медвежья Шкура приветствует в своём войске мужчин от шестнадцати до сорока лет, способных к дальним походам, умеющих ездить верхом и сражаться. Ещё там говорилось о расширении имперских владений и достойной награде, но эти слова помнились не так ярко. Главное — Северный поход был правдой. Вот где ждала слава, вот ради чего стоило столько лет месить грязь, шагая за обозами!

Охранники постарше говорили, будто Верен неплохо владеет мечом. Шестнадцать ему миновало целых три года назад, про привычку к дороге и говорить было нечего. Но кто возьмёт бывшего красильщика и обозного охранника на настоящую войну? Вот воины, которые дрались сегодня в трактире, явно были из сотни Ардерика. Ясное дело, их с малых лет учили владеть мечом и щитом, и на руках у них никогда не бывало пятен от краски, которые сошли с ладоней Верена совсем недавно.

Верен скользил взглядом по едва различимым в темноте строкам, беззвучно шевеля губами. Махнул рукой и развернулся к трактиру, где его ждали товарищи по обозу. Завтра он пойдёт к судье и спросит, нужен ли ему ещё охранник. Туда его может и возьмут.

Утром Верен в чистой рубахе и вымытых сапогах отправился в дом судьи, но сам не заметил, как задержался на площади. Снова там говорил императорский сотник. Он рассказывал о северных краях, суровых, но готовых встретить настоящих мужчин. Издали было не разглядеть лица, но вид начищенных лат и шлема с перьями, а главное горячие, искренние речи волновали и заставляли крепче сжимать рукоять меча на поясе. Такому бы служить!.. Не бездельнику-судье, не возчику-грязнуле… Над сотником развевалось знамя, где были изображены медведь и острый меч, а ещё девиз «Другим не стану». Девиз этот, дерзкий и уверенный, воодушевлял Верена до крайности. Он давно сообразил, что и герб, и имя сотник получил не по рождению, а по заслугам, а потому следил за ним с особым волнением. Может, этот прославленный воин родился в простой семье и сделал себе имя доблестью? Такому бы служить…

— Если кто чувствует в себе силу и храбрость, не боится лишений, но страшится умереть в своей постели, тому будет раздолье на северных землях! — Зычный голос сотника разносился над площадью, легко перекрывая шум ярмарки. Наверное, так же легко он перекрывал и шум битвы, звал за собой и наводил ужас на врагов. — Земли дикарей покорятся! Император не забудет нашей верности!

После окончания речи Верен не выдержал и, бросив извиняющийся взгляд на судейский особняк, отправился в дом под синей крышей.

Его встретил лохматый бородач в кольчуге поверх рубахи. Окинул взглядом старый кожаный доспех Верена, иссеченный щит, меч в залатанных ножнах и хмуро кивнул:

— Идём. Поглядим, что можешь.

«Не возьмут. Зря пришёл позориться», — стучало в висках, пока Верен шёл за бородачом на задний двор. Здесь на столбах висели мишени для луков и арбалетов, а на утоптанной площадке был очерчен светлыми опилками ровный круг, где упражнялись воины — в крашеных рубахах и дорогих плетёных кольчугах, с длинными мечами. Оставалось только гадать, как они искусны в бою. Явно больше, чем мечник-самоучка, годный только сторожить вонючие обозы…

Верен стиснул зубы, отгоняя ненужные мысли, и потянул из ножен меч. Отбросил ножны, чтобы не мешали, и успел поймать в глазах противника одобрение. Может, одежда для клинка и была неказистой, зато сам он был вычищен и наточен на славу. Верен взмахнул мечом, проверяя, как отзывается тело на привычные движения. Краем глаза отметил, как притихли болтавшие за спиной воины, и ступил в круг, не видя больше ничего, кроме противника и его стремительно порхающего клинка.