На пороге зимы - [165]

— Как сказать. На словах-то рубежей нет, но если, скажем, овцы забредут на чужое пастбище или дрова не там рубить, можно и огрести. Стрелой в затылок. А уж на Шейновы земли лезть — это совсем ум растерять надо.

Да уж, мало победить Шейна. Нужно вытравить саму память о клановых распрях, а как её вытравишь, если даже молодые парни сторонятся старых камней…

— Выходит, Эслинги жили зверьём да рыбой, — догадался Верен. — А нынешний барон сеет да пашет за весь род.

— Так и есть. У них отчего олень-то на гербе — большая удача завалить такую дичь в здешних землях. А когда к Империи переметнулись да получили место на пустоши, взяли лося. Будто всегда жили в лесах.

— Нынешнему-то барону лось больше подходит. Для оленя тяжеловат.

Обратный путь шёл по гребню горы, и по обе стороны открывалась безбрежная даль. Верен остановился подождать остальных и пожалел, что не на что опереться — ноги гудели, ныла зимняя рана, а голову будто сжало обручем. Такко говорил, бывает на высоте с непривычки. Значит, пройдёт.

Один за другим парни выходили из расщелины. Верен дождался последнего и недоумевающе оглядел отряд:

— А Такко где?

5. День дурных вестей

Такко скинули с чужой спины, как мешок брюквы, и поставили на землю, ослабив путы на ногах. От стоп побежали противные мурашки; мутило, перед глазами плыло, в запястья больно врезалась верёвка. С головы сдёрнули вонючий мешок, и Такко с наслаждением вдохнул. Пахло солью и водорослями. Такко проморгался, огляделся и позабыл на время, что в плену.

Впереди расстилалось море, и из его серых волн вставала крепость. Вернее, угловатая башня из такого же серого гранита, обнесённая невысокой стеной. Приземистая, с узкими окнами-бойницами, она казалась частью гор и свинцового моря; невозможно было понять, где заканчивается скала и начинается кладка.

Провожатый махнул часовым, и Такко немедленно завертел головой, подмечая: вот сторожа на стене, а вон ещё на прибрежных уступах. Пока нечего и думать, чтобы бежать.

К острову не вело ни моста, ни переправы. Такко ждал, что придётся плыть в лодке — одной из тех, что лежали вверх дном на берегу. Но проводник всё стоял, будто заглядевшись на дерущихся чаек, а затем дёрнул Такко за верёвку и ступил прямо в бурлящую воду. Там оказалось неглубоко, по щиколотку, а под ногами Такко с удивлением ощутил не скользкие валуны, а шершавые плиты.

Был отлив, вода отступала, и из моря, как по волшебству, явилась дорога. Гранитная отмостка истёрлась за века ногами, копытами, колёсами. Вода уходила сквозь особые дыры в бортах. Похоже, здесь когда-то был перешеек, обнажавшийся в отлив — выдумка природы, превращённая Эслингами в военное преимущество. По высокой воде к замку не подберёшься, море защитит лучше любого рва. Такко слышал о приливных островах, но видел впервые и никак не мог наглядеться.

Наконец дорога, блестящая от воды, протянулась до самой крепостной стены. Идти под прицелом трёх стрелков было неуютно, а от мыслей, что ждёт впереди, под рёбрами разливался холод. Но всё же Такко был рад, что первым увидел проклятую крепость и первым войдёт внутрь.

Двор оказался неожиданно большим, почти как в Эслинге. Три сторожевые башни по углам и одна главная, поросшая мхом и крошечными, в локоть вышиной, берёзками. В середине двора колодец. У стен земляные насыпи, где кустилась зелень — огород. Чуть дальше сложен и заботливо укрыт дерюгой плáвник — палки и ветки, принесённые морем. Такко считал шаги и мысленно переносил очертания берега и стен на бумагу. Разглядел на стене небольшие камнемёты и приуныл.

Крепость казалась неприступной. Тайком не подобраться, подступы простреливаются. Разве что зимой, в темноте… Такко живо представил, каково идти по заснеженным и обледенелым тропам, когда ещё и светает на каких-то три-четыре часа, и поёжился. Нет, в мороз здесь делать нечего. Оставалось только гадать, чего стоили Шейну и его людям зимние вылазки.

Скрипнула боковая дверь, под ноги легли три десятка ступеней — каменных. Дерево берегли, даже щели в рассохшихся дверях и ставнях были заткнуты водорослями и замазаны глиной. А ведь если восточные земли отказались поставлять Шейну стрелы после похода Ардерика, значит, запас в оружейных должен быть невелик. Да и ветер здесь такой, что толком не прицелишься, а значит, если прорваться за предел досягаемости камнемётов и рассредоточиться…

Додумать блестящий план Такко не дали: втолкнули в просторный зал. В середине стоял огромный деревянный стол, под сломанные ножки были подложены камни. У окна Такко разглядел двух женщин, занятых рукоделием, и смутную тень в углу. Старшая из женщин подняла седую голову, глянула колко и враждебно. Провожатый сбивчиво объяснился, мешая имперское наречие с местным.

На стол шлёпнулось отнятое у Такко оружие, и у него заныло в груди — в потайном отделении колчана прятался белый цветок, сорванный у Эсхенского замка. Глупо было жалеть о мёртвых лепестках, когда собственная жизнь висела на волоске, только для Такко эти лепестки были памятью об Агнет. Он решительно отвёл от колчана глаза. Нужно было хорошенько всё рассмотреть и запомнить.