На пороге зимы - [14]

— Пусть попробует, — пообещал Ардерик. — Уверен, он не решается ей слово поперёк сказать. Помяни моё слово, этот жирный боров под каблуком у своей красавицы-жены. А припасов у них хватит, да и охота обещает быть удачной.

Он перевёл дух и увлёк Храфна в сторону от костра.

— Ты допросил пленных?

Храфн кивнул на бугор, прикрытый тряпьём:

— Допросил, но толку было мало. Толковали про непобедимое войско, что придёт и отомстит за них, но откуда и сколько их будет — ни слова. Поди разбери, правду говорили или пугали.

— Пусть приходят, — усмехнулся Ардерик.

К вечеру на пустоши раскинулся палаточный лагерь. Пропахшие рыбой хижины северян были раскатаны на дрова, козы — зарезаны и ободраны. В лагере пылали костры, над которыми жарилась козлятина на походных вертелах и кипели котлы с похлёбкой. Небо ещё не потемнело полностью, и было хорошо видно косые кресты, на которых висели тела пленников. Пустые глазницы смотрели на замок.

Верен, наскоро поужинав, ушёл от костра и принялся колоть дрова, благо свежие спилы отчётливо белели даже в густых сумерках. Сухие, чуть тронутые плесенью поленья со звоном разваливались под острым топором. Ардерик давно отправил его отдыхать, но на сердце было неспокойно, и Верен орудовал топором, пока руки не налились свинцом, а следом не потянуло в долгожданный сон.

Ардерик ввалился в палатку вскоре после него. На ощупь стянул с себя поддоспешник, верхние тёплые штаны и сразу завернулся в медвежью шкуру, которую всюду возил с собой.

— Молодчина, Верен, — пробормотал он, зевая. — Хорошо держался сегодня. Ты и не такое видел, пока ходил за обозами, да?

— Разное бывало, — отозвался Верен. — Что теперь будет с бароном?

— Это императору решать. Прикрывать его я не стану. Надо будет спросить у госпожи Элеоноры, нет ли у неё верного человека, чтобы послать весть в столицу. У нас сейчас каждый воин на счету. Завтра нужно будет разделиться: кто пойдёт на охоту, кто валить лес… Даже лучше, что не придётся делить славу с этим жирным индюком! Это будет наша победа!

Ардерик наконец выговорился и уснул. Верен поплотнее закутался в пушистый мех, ощущая, как по телу разливается приятная усталость. Впору было забыться крепким, спокойным сном, благо не его поставили сторожить этой ночью — но сквозь тёплые волны набегающей дремоты пробивалось одно беспокойное, как заноза, воспоминание — как они сражались с северянами до того, как под плащами обнаружились чужие знаки.

«Если бы это были свои? — шептал назойливый голос откуда-то изнутри. — Велика ли честь поднимать меч против скотоводов и рыбаков? Для того ли ты шёл сражаться?»

Усталость постепенно брала верх, и докучные мысли уходили. Но одна всё-таки успела цапнуть, надолго прогнав сон. Не иначе, забралась под полог вместе с ветром, порыв которого принёс запах реки, горелой шерсти и крови.

«А если бы это была твоя деревня, ты бы тоже поднял оружие? И против кого?»

* * *

Из замка были хорошо видны костры, пылающие на пустоши. Они ярко освещали палатки и распяленные на косых крестах тела. Барон Эслинг стоял у открытого окна, заложив руки за спину и, не мигая, глядел на пустошь. Элеонора неслышно возникла в дверном проёме, ёжась от морозного воздуха.

— Они заплатят, — процедил Эслинг сквозь зубы, не оборачиваясь. — За всё.

— А сколько ещё людей должны заплатить за твою ложь? — негромко проговорила Элеонора. — Ты не смог бы удержать воинов его величества. Глупо было надеяться отвлечь их выпивкой и болтовнёй, пока люди Шейна искали отбившийся скот.

Она скользнула в комнату и остановилась за спиной мужа, глядя ему в затылок снизу вверх:

— Ты думал, что они погостят и уедут, очарованные твоим гостеприимством?

Эслинг повернулся со стремительностью, которой трудно было ожидать от его тучного тела. Элеонора не отступила.

— Кровь сегодняшних жертв на твоих руках, — безжалостно продолжала она. — Неужели твоё самолюбие стоило их жизней?

— Люди могут ходить по земле, на которой родились, когда им вздумается. Или они здесь не хозяева?

— У имперских земель один хозяин, на севере и на юге, — с нажимом сказала Элеонора. — Чем раньше ты объяснишь это своим родичам, тем лучше будет для них. — Она сделала паузу и добавила, глядя в сторону: — И для тебя. Император не забудет того, кто положит Север к его ногам.

— Я не предам свой народ за маркграфский титул, — твёрдо сказал Эслинг. — Ты просчиталась. Тебе не стать хозяйкой Северного маркграфства. А ведь ты покинула Юг только ради этого, верно? Ни один брак в Империи не принёс бы тебе столько власти.

— Ни один титул не принесёт счастья, если некому его передать, — уже мягче ответила Элеонора. — Не оттого ли Природа не благословила наш союз детьми, что Северным маркграфством до сих пор управляет барон? Как наши дети будут расти, зная, что они не хозяева этой земли, а лишь присматривают за ней?

— Мне не нужно иного титула, чем данный мне при рождении вместе с именем и кровью. — Лицо Эслинга вновь окаменело. — Нечего и мечтать о большем.

— Маркграф Тенрик Эслинг, — негромко и чётко выговорила Элеонора. Её серые глаза казались в полумраке почти чёрными. Она цепко следила за выражением лица мужа. — Твои люди принесут клятву Императору. Ты получишь титул и законные права на земли. А когда у нас будут сыновья, разделишь между ними владения, как захочешь. На благо Севера, как завещали предки.