На пороге великих тайн - [36]

Миновав снежный коридор, устроили привал. Площадка, на которой мы остановились, оказалась так мала, что на ней можно было лишь стоять. У лошадей тяжело поднимались и опускались покрытые пеной бока. Несмотря на сырость и холод, царившие в каньоне, мы все были мокры от пота. Дрожали колени. Мучительно хотелось сесть, но сесть было решительно некуда. Муссолин и Назир, присев на корточки, тихо переговаривались, качали головами. Вопреки обыкновению Муссолин даже не улыбался.

Один Пахарев, казалось, не был измучен, хотя он только что таскал вместе с нами тяжелые вьюки. Откинув назад голову, он, видимо, прикидывал высоту известняковых обрывов, потом записал что-то в полевом дневнике.

Резкий и подчас несправедливый в обычной обстановке, он поражал спокойствием и выдержкой всюду, где было по-настоящему трудно. Теперь, внимательно взглянув на нас и убедившись, что мы немного пришли в себя, он дал знак продолжать путь.

Женька чертыхнулся сквозь зубы. Мы поплелись дальше.

Я потерял счет, сколько раз мы развьючивали лошадей и ишаков и таскали груз. В одном наиболее трудном месте пришлось тащить чуть ли не на себе и лошадей, придерживая их за хвост, за гриву и подпирая сбоку, чтобы животные не оступились на скользких камнях.

С ишаками дело оказалось проще. Муссолин по очереди подлезал под каждого ишака, покрякивая, взваливал его на плечи и переправлял через наиболее опасный участок.

— Ишак на человек тоже хорошо может ехать, — замученно улыбаясь, пояснил он, когда перетаскивал по обрывистым карнизам третьего ишака.

У поворота каньона, пытаясь удержать поскользнувшуюся лошадь, Женька оступился и с головой окунулся в наполненный водой гигантский котел, высверленный потоком в известняковом ложе.

Мы были уже настолько измучены, что даже это приключение никого не удивило и не испугало. Никто не ахнул.

Только Назир, помогая Женьке выбраться из котла, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Ишак ноги не промочит…

Наконец каньон начал расширяться, и мы выбрались в более широкую часть долины, густо заросшую старым еловым лесом. Здесь разбили лагерь.

Топлива вокруг было вдоволь, вода протекала в нескольких шагах, но корма для лошадей не было.

На следующее утро Назир с Женькой погнали лошадей вверх по долине, туда, где начинались высокогорные альпийские луга.

Женька вернулся к вечеру и рассказал, что выше лагеря до самых верховьев долина легко проходима.

Отдохнув после перехода, все отправились в рекогносцировочные маршруты. Мне Николай Петрович велел подняться по одному из боковых притоков Караарчи к подножию горы Палатхан, взойти на ее плоскую вершину, проверить топографическую карту, а затем по гребню бокового хребта спуститься в лагерь. Подъем предстоял крутой и трудный; поэтому я пошел без рюкзака, взяв с собой только полевую сумку, молоток и револьвер.

Нижнюю часть заросшего лесом склона я преодолел довольно легко и вскоре вышел на широкие просторы альпийских лугов. Прямо передо мной пологий зеленый склон, постепенно поднимаясь, упирался в огромный массив Палатхана. До подножия его серых обрывов было несколько километров. Осмотревшись, я сообразил, что «в лоб», по обрывам, подняться не смогу. Зато слева, от самого подножия горы, тянулся не очень крутой скалистый гребень. Казалось, он доходил до плоской вершины Палатхана. Я направился к этому гребню.

Альпийские луга расстилались вокруг по мягким волнистым склонам. Трава местами доходила до пояса. Большие яркокрылые бабочки порхали над причудливыми венчиками каких-то незнакомых цветов. Стайки горных куропаток с испуганным свистом взлетали из густой травы у самых ног. Я очень жалел, что не взял ружья, и много раз хватался за револьвер, хотя стрелять пулей в этих небольших и очень юрких птиц было бесполезно.

Постепенно я поднимался все выше и выше. Наконец травы начали редеть, и я вышел на голые, покрытые щебнем склоны.

Резкий свист заставил вздрогнуть и насторожиться. Большие серые птицы убегали вверх по скалистому склону, потом поднялись в воздух и, сделав круг, полетели на запад. Это были улары — дикие горные индейки, которых я никогда не видел в таком количестве. Следя за их полетом, я заметил, что они опустились в густую траву около какой-то совершенно черной скалы. Эта скала показалась мне странной. Словно черный конус, торчала она над зеленью лугов, под обрывами Палатхана. До нее было с полкилометра, но на пути лежал глубокий скалистый сай[21]. Я был уже у самого гребня, ведущего на вершину Палатхана, поэтому решил не отклоняться в сторону и осмотреть скалу на обратном пути.

Преодолеть скалистый гребень оказалось делом нелегким, но к полудню мне удалось наконец добраться до плоской вершины.

Что за вид открылся отсюда!

На юге, ослепительно сверкая в ярких лучах солнца, зубчатой ледяной стеной возвышался Чаткальский хребет. Вдоль его желтого подножия, закрывая часть склонов, неподвижно лежали белые гряды облаков. Мягкими зелеными волнами убегали к хребту в синеватую тень облаков альпийские луга. Словно серебристо-голубые нити блестели на зеленом ковре лугов Кок-Булак и его притоки.

Я обошел плоскую вершину Палатхана. Она напоминала стол и была такой ровной, что, если бы не большие камни, в беспорядке лежавшие повсюду, здесь могли бы спокойно садиться самолеты. На север, к узкой и очень глубокой долине Караарчи, она обрывалась крутыми уступами. Остальные склоны казались более пологими. За ущельем Караарчи, дна которого с вершины Палатхана не было видно, громоздились, словно вспененные и застывшие морские волны, ряды снеговых хребтов. Все они постепенно понижались к западу и, расплываясь, тонули в желтоватой знойной дымке бескрайних равнин.