На пороге трона - [60]

   — А ваше решение неизменно? — поинтересовалась императрица, вопросительно глядя на неё.

   — Когда бы ваше величество могли пожелать, что я изменю его, — возразила девушка, — смогли бы вы сохранить ко мне ваше благоволение, если бы я презрела голос чести и долга, громко говорящий в моём сердце?

   — Ступайте, — со вздохом сказала Елизавета Петровна, — и возвращайтесь скорее обратно, где с нетерпением ждут вас.

   — Когда будут праздновать победу, — воскликнула «фрейлина», — моя возлюбленная и всемилостивейшая повелительница вновь увидит меня у своих ног!

Она схватила руку императрицы и прижала её к своим губам; глаза Елизаветы Петровны наполнились слезами, в волнении она раскрыла объятия, привлекла к себе молодую девушку и долго обнимала её.

   — Ступайте, — произнесла она затем сдавленным голосом, — ступайте, раз так нужно!

Она отвернулась, в то время как девушка быстро удалилась из комнаты.

Апраксин с удивлением наблюдал за этой сценой; такая привязанность императрицы к одной из её фрейлин была неслыханной при дворе; тем счастливее был он, что путешествие должно было дать ему возможность приобрести дружбу такой приближённой и притом прекрасной и восхитительной девушки.

Императрица, стоявшая некоторое время погруженная в свои думы, подняла наконец голову и изумлённо взглянула на фельдмаршала, точно удивляясь, что он всё ещё был здесь.

   — Прикажете мне, ваше величество, — спросил, слегка запинаясь, Апраксин, — откланяться их императорским высочествам великому князю и великой княгине?

Императрица, нахмурив брови, немного подумала.

   — Да, — сказала она наконец, — ваша обязанность проститься с наследником моего престола, как его обязанность, в свою очередь, проводить добрыми пожеланиями полководца, намеревающегося к вящей славе России обнажить свой палаш. Идите и помните, что увидеть вновь я хочу только победителя!

   — Офицеры моего штаба собрались здесь, в приёмном зале, — сказал Апраксин, — и просят высокой милости взглянуть на ваше величество, чтобы с большим воодушевлением идти в бой.

Елизавета Петровна быстро открыла дверь и с высоко поднятой головой, смело и гордо вошла в круг офицеров; она в сердечных, горячих словах убеждала их не забывать прошлой славы и вплести новые лавры в венок Полтавы.

   — Да здравствует императрица! — воскликнул майор Милютин.

Громкими кликами офицеры присоединились к его восклицанию и, обнажив шпаги, как бы принесли клятву победить или умереть.

Вслед за тем Елизавета Петровна удалилась к себе, приказав своей камер-фрау никого не пускать к ней.

Апраксин таким же галопом, как приехал в Петергоф, помчался в Ораниенбаум.

Ещё радостнее и громче ликовали офицеры, окружавшие его экипаж, но ещё серьёзнее, ещё задумчивее сидел фельдмаршал в нёсшемся как стрела экипаже. До Ораниенбаума также уже дошла весть о внезапном решении императрицы; громкими, радостными кликами кадет русского караула был встречен фельдмаршал при въезде во дворец, между тем как голштинские офицеры в приёмной холодно и сумрачно приветствовали его.

Пётр Фёдорович и Екатерина Алексеевна приняли Апраксина в большом приёмном зале; великий князь был бледен и мрачно смотрел в землю; выражение горькой насмешки лежало на его лице.

   — Едва ли я смогу пожелать вам счастья, ваше высокопревосходительство, в том походе, который вы предпринимаете, — сказал он, — трудно сражаться с прусским королём, ведь он непобедим.

   — Никакого врага России я не считаю непобедимым, — возразил фельдмаршал, держась за рукоятку своего палаша, но в тоне его голоса не было той уверенности, какую выражали его слова.

Лицо великого князя покраснело от гнева, он враждебно взглянул на фельдмаршала и резко проговорил:

   — Если бы я был императором, я не поставил бы славы России на такую карту; враги прусского короля были бы моими врагами и, — ещё резче прибавил он, — я жестоко отомстил бы тому, кто осмелился бы слишком близко подойти к этому великому государю!

Апраксин побледнел и тщетно искал, что ему ответить, но к нему быстро приблизилась великая княгиня и, протягивая ему руку, сказала:

   — Чем грознее и опаснее противник, тем славнее победа; я надеюсь и убеждена, что вы, Степан Фёдорович, оправдаете доверие императрицы. Повиновение воле императрицы — порука будущности России; отечество несомненно будет вечно с благодарностью вспоминать ваши заслуги.

   — Я не забуду милостивых слов вашего императорского высочества, — возразил Апраксин, склоняясь к руке великой княгини, между тем как Пётр Фёдорович, пожимая плечами, отошёл в сторону и стал насвистывать сквозь зубы дессауский марш.

Аудиенция была окончена, великий князь удалился так быстро, что фельдмаршал не успел и заикнуться о представлении своих офицеров; напротив, Екатерина Алексеевна с очаровательною любезностью приветствовала их и затем вышла ещё на открытый балкон дворца, чтобы оттуда ещё раз послать фельдмаршалу дружеский привет, когда его восторженными кликами напутствовал дворцовый караул.

   — Хорошо, что кончились мои прощальные визиты, — буркнул Апраксин, сумрачно откидываясь на спинку коляски, — иначе я скорее согласился бы добровольно отправиться в Сибирь, чем принять это предательское командование. Пожалуй, не к чему было утруждать себя этими неудобными сапогами и тяжёлым палашом! — вздохнул он. — С одной стороны, старый хитрый Бестужев, советующий смотреть назад, с другой — императрица, требующая быстрой и решительной победы и, — с ужасом добавил он, — желающая возложить лавровый венок на мой гроб, с третьей, наконец, — великий князь, который грозит своей местью каждому врагу прусского короля. Да, генерал, командующий армией, действительно стоит у подножия Капитолия