На пороге трона - [42]

Старый канцлер граф Бестужев, при первых же словах мадемуазель де Бомон, потихоньку выбрался из непосредственной близости к императрице и, тяжело опираясь на свою палку, направился к одной из золочёных корзин, стоявших между деревьями и наполненных дорогими цветами. Он склонился над ней и во всё время последующего разговора был, казалось, занят рассматриванием влажных цветов. Затем он сорвал роскошную жёлтую розу, и как раз в тот момент, когда императрица произнесла последние слова и все окружающие её стояли в глубоком молчании, он с самой невинной улыбкой подошёл к мадемуазель де Бомон.

   — Такой старик, как я, — произнёс он, — не принадлежит уже к числу тех, которых дамы ждут с нетерпением, но так как Степан Фёдорович раздал все свои розы, то вы, мадемуазель, быть может, примете от меня эту розу; это — олицетворение молодости, о которой я почти не могу уже вспомнить теперь, и красоты, ценить которую я ещё не разучился.

Француженка с благодарностью приняла цветок, и канцлер поболтал с ней ещё несколько мгновений так весело-невинно, как будто он вовсе и понятия не имел о том, какая важная тайна высшей политики России самым недвусмысленным образом была затронута на этом вечере.

XII

Императрице было доложено, что сейчас начнётся представление, которое, по её повелению, давалось на открытой сцене летнего театра в дворцовом парке. Имелось в виду поставить несколько отрывков из пьес Мольера, чтобы занять общество до ужина, для которого уже были накрыты столы в павильонах дворца. Уже миновал тот период лета, когда в вечерние часы ночные сумерки сливаются с рассветом, и мрак начал опускаться над парком. На деревьях, прорезая тёмные тени своими яркими огоньками, засветились разноцветные лампионы. Маленькая сцена и амфитеатром устроенные места для зрителей ярко осветились бесчисленным множеством свечей, защищённых белыми стеклянными колпаками. Под руку с обер-камергером императрица проследовала в летний театр. Высокопоставленные лица и дипломаты заняли места возле её позолоченного кресла, остальные разместились в амфитеатре. Граф Шувалов отправился за сцену, чтобы отдать там последние распоряжения, и непосредственно за этим началось представление из отдельных сцен мольеровской пьесы «Malade imaginaire», любимой комедии императрицы.

Елизавета Петровна от души смеялась над прекрасно изображёнными комическими типами великого мирового художника, но она почти единственная слушала представление со вниманием, так как словоохотливые языки и чуткие уши придворного общества с молниеносной быстротой распространили новость о приказе фельдмаршалу Апраксину отправиться в пограничную армию. В партере, за креслом императрицы, все головы склонялись одна к другой, чтобы в тихом шёпоте обменяться мыслями и опасениями по поводу этого великого события.

Мадемуазель де Бомон, подавшая повод к поразившей всех катастрофе, как бы желая избежать любопытных взоров, уселась в стороне, на одном из последних мест, где ряды соприкасались с рощицей, замыкавшей площадь, отведённую для театра. Пока молодая девушка, сидя позади по внешности спокойного, но внутренне возбуждённого общества, в раздумье смотрела на сцену, она почувствовала лёгкое прикосновение к своей руке. Она удивлённо взглянула и увидела за собой полускрытого зеленью графа Ивана Ивановича Шувалова, который знаками просил её следовать за ним. Без всякого колебания она бесшумно поднялась и скрылась за кустарником, откуда узкая дорожка вела к полукруглой тенистой беседке, расположенной поблизости театра и освещённой лишь одной тёмно-красной лампочкой.

   — Я должен был воспользоваться этим случаем, чтобы поговорить с вами наедине, — сказал граф, предлагая ей руку, чтобы довести её до беседки, — очень трудно не быть подслушанным под взорами тысячи глаз, наблюдающих за каждым вашим действием. Прежде всего позвольте поздравить вас с сегодняшним успехом, да, именно успехом; иначе нельзя назвать то, что вы сделали сегодня, убедив государыню согласиться на решительный шаг. Я сам уже почти потерял на это всякую надежду. Выражаю вам моё восхищение за такое искусство, — продолжал он с большим жаром, чем этого требовала бы простая любезность, прижимая к губам руку молодой девушки. — Впрочем, мои друзья в Париже уже предупредили меня, что вы невозможное сделаете возможным. Теперь скажите мне, могу ли я каким-либо образом содействовать вам в этом деле? Мы должны наконец избавить русскую политику от гибельного английского влияния и сообща наказать прусского короля за ту зловредную игру, которую он позволяет себе при нашем и при вашем дворе.

Граф подвёл молодую девушку к дерновой скамейке в слабо освещённой беседке, а сам остался стоять пред ней, страстным, восхищенным взором любуясь её фигурой, залитой красноватым светом.

   — Предоставьте мне действовать одной, граф, — спокойно сказала француженка. — В настоящее время я не нуждаюсь в поддержке. Напротив, чем более государыня будет думать, что поступает, только сообразуясь со своей волей, со своими убеждениями, тем легче будет склонить её к решительному шагу. Так как её величество делает мне честь часто оставаться со мной без свидетелей, я воспользовалась этим обстоятельством, чтобы обострить её неприязнь к прусскому королю. В то же время я дала понять государыне, что граф Сен-Жермен, быть может, не захочет приехать в Петербург или даже пополнить мой запас его эликсира, если повелительница России будет сохранять такое положение, словно она состоит в союзе с врагами Франции. Настроение её величества было так подготовлено, что сегодня я отважилась на этот решительный шаг, когда появление Апраксина дало мне к этому повод. Вы видите, — улыбаясь, добавила она, — что мои расчёты оказались верными и что, несмотря на мой пол, я могла бы претендовать на место в рядах дипломатов.