На пороге - [2]

На улице уже зажглись фонари, хотя было ещё довольно светло. Маленькое солнце, размером с копеечную монетку, оказалось сейчас в дальнем конце проспекта, и Ложкин повернулся к нему спиной. Свежий марсианский воздух бодрил и придавал сил.

Копеечная монетка — у меня есть такая, подумал учёный. Осталась от прадеда. Тот любил собирать реликтовые деньги. Странное хобби, но, впрочем, бывает и похуже.

Движение на улице ещё не стало сильным. Машины проезжали мимо с простодушной неторопливостью, немногочисленные прохожие наслаждались хорошей погодой. В Краснограде вообще не принято суетиться, куда-то спешить. Это вам не Земля, тут другие законы.

— Тут воздух другой, — пропел Ложкин и заказал какую-нибудь музыку. Биоимплант кибермозга мгновенно совершил поиск в Сети, и уже через секунду в голове зазвучал простенький, даже легкомысленный мотивчик. Под него-то и зашагал Ложкин, разглядывая невысокие красивые дома, сворачивая на пешеходные проспектики, ныряя под кроны лип и милых взгляду берёзок. Неспешный ветерок подпевал тихой музыке, игриво шелестя в листве деревьев. Во дворах резвились беззаботные дети, в небе кружились воздушные шарики. Встречные девушки улыбались, и на душе становилось теплее.

А ведь не так всё плохо, чёрт возьми! Ложкин осмотрел своё отражение в витрине магазина. Рост метр девяносто три, вес сто двадцать. Да, невысокий, толстенький… умный, талантливый, обаятельный, самоуверенный! Шикарный мужик, вообще! На круглом лице невольно появилась улыбка.

Хорошо!

Он купил любимого яблочного мороженого и заказал себе открытый электрокар — прокатиться по парку. Юрковский ждёт звонка? Подождёт, красавец, никуда не денется! Возле пруда учёный остановил машину и стал наблюдать за милой парой — женщиной и её сыном, кормивших уток. Утки здесь были умные, людей не боялись, мирно плавали, как маленькие катера. И даже не пытались взлететь. Гравитационные рассеивающие линзы под городом создавали силу тяжести 8g, но их действие быстро пропадало с высотой, и рискнувшая взлететь птица оказалась бы в разреженной марсианской атмосфере. Подумав об этом, Ложкин погрустнел — его тело имело постоянную массу, но не постоянный вес, и на Земле он уже не будет так легко порхать, как здесь. Исчезнет плавность, воздушность движений. Улетать на Землю не хотелось.

Ложкин не помнил, как оказался перед театром, разглядывая афиши. Здесь не то, что на Земле: никаких боевиков, никакого фантастического шума. «Воспоминания о прошлой жизни», «Прогулки», «Давно позабытое старое», «Голос уснувшей звезды», «Ожидаемому будущему», «Особый день календаря», «Почему гаснут фонари»…

Сами названия располагали к размышлениям, к неторопливому течению жизни. Учёный застыл, глядя на яркие вывески афиш, и не мог сдвинуться с места. Почему-то казалось, что он сюда вернётся очень не скоро.

А время всё шло, шло, шло…

Не помня себя, Ложкин очнулся в тихой аллее, где торговали сладкими булочками и пирожками. В животе заурчало, пузо немедленно потребовало принести ему что-нибудь в жертву, и Фёдор, как покорный раб, со вздохом купил себе вишнёвый рогалик.

— Когда уже худеть начну, — проворчал он. — Надо бросать есть, наверное, так!

Робот-продавец его не понял. Но на всякий случай кивнул. Ложкин и не ждал иного ответа.

Как это обычно и случается, маленькая сладкая булочка только раззадорила аппетит. Заглянув в симпатичное и полупустое кафе, Ложкин уселся за столик возле окна, сделал заказ и, подумав, вызвал терминал межпланетной связи. Пора уже поговорить с Юрковским, нехорошо всё-таки заставлять старика ждать.

В который уже раз Ложкин задумался об этой самой межпланетной связи. Свет идёт от Марса до Земли где-то минут двадцать. А связь работает мгновенно! КАК?! Этот стервец Павленко, который и изобрёл свой замечательный передатчик, а теперь бьётся над техникой телепортации, что-то знает такое о свойствах пространства, чего не знают остальные. Вот с кем Ложкин действительно поработал бы с огромнейшим удовольствием! Прикоснуться к тайне, чужой, но оттого ещё более притягательной — м-м-м, аж мурашки по коже! Но…

Да, Стёпа открытиями делиться не будет, тудыть его растуды.

В столе открылся небольшой экранчик, и в матовой глубине транслируемого изображения Ложкин разглядел чуть размытый образ Юрковского. Старику недавно исполнилось семьдесят — вдвое больше, чем Ложкину, — но держался он молодцом. Гладко выбритый подбородок, аккуратно причесанные короткие седые волосы, густые брови и добродушный взгляд зелёных внимательных глаз. Юрковский смотрел куда-то вниз и осторожно гладил шею. Вызов, хоть и был ожидаем, всё ж застал его врасплох.

— Именем Циолковского, вы арестованы! — весело крикнул Ложкин, не особо заботясь, что его услышат посетители кафе: «Комфорт-система» кафетерия заботливо окружила его непроницаемым куполом. — Всем оставаться на местах! Ну-ка, кто это там? Ой! Сюрприз! Андрюша, ты, что ли?

— Я, Федя, я. Чего ты так долго? — Старик вовсе не сердился. Он не умел сердиться, и упрёк в его исполнении прозвучал наигранно и почти игриво.

— Надо было подумать, ты же понимаешь, — развёл руками Ложкин. — Ну, чего ж теперь-то. Расскажи мне лучше, что там у тебя приключилось и почему требуется моя помощь?