На пороге чудес - [22]

Если бы она не ждала так долго… если бы не ждала до тех пор, когда все накренилось, и для нее не осталось другого выхода, как действовать…

Самолет резко нырнул вниз, потом выровнял курс.

Воздушная яма, пустяк, но на долю секунды пассажиры подумали одно и то же: вот и конец!

Мужчина в костюме схватил Марину за руку, но тут ситуация исправилась.

— Вы заметили это? — в панике прошептал он.

…Нет-нет, все началось гораздо раньше, за годы до этого, в начале ординатуры или даже в медицинской школе, в самый первый день, когда с амфитеатра студенческой аудитории Марина увидела доктора Свенсон. Нет слов, чтобы описать, как восхищалась Марина ее умом и профессионализмом! И не одна она, а все студенты. Ежеминутно. Доктор Свенсон не утруждала себя и не запоминала их имена, но они все равно подчиняли свои жизни ее воле. К девушкам из своей группы она относилась особенно жестко. Она рассказывала им, как сама училась в медицинской школе, как после ее появления мужчины объединились, чтобы изгнать ее. Они построили баррикаду из своих тел, пинали ее, когда она карабкалась по их головам. А вот сейчас все девушки осваивают профессию врача, не понимая этого и не ценя тех усилий, которые она проделала ради них…

Нет, Марина не хотела быть такой, как доктор Свенсон, даже не думала об этом. Просто ей нужно было убедиться, что она способна провести пять лет своей жизни по стандартам доктора Свенсон. Но не смогла: внезапно почувствовала, что сыта по горло. Где-то на заднем плане она ощущала присутствие мужчины в своей жизни.

Потом он отпустил ее.

Она никогда не смогла бы рассказать эту историю Андерсу, даже если бы это помогло ему быть настороже, даже если бы спасло ему жизнь.

В конце концов, у него были собственные сыновья.

Кожа на животе роженицы натянулась до предела и казалась тонкой, как оболочка воздушного шарика. Марина помнит выступившую на нем испарину. Она разрезала кожу, добралась сквозь жировой слой до фасции, думая о том, что времени совсем не осталось. Ее руки работали втрое быстрее обычного, и вот уже перед ней матка. Ей казалось, что она спасает своей быстротой жизнь ребенка, но в тот момент, когда она поняла, что перед ней головное предлежание, лицом вверх, лезвие скальпеля рассекло его голову в середине, на границе волосяного покрова, и она остановила руку лишь на середине щеки.

Потом она чувствовала это на своем лице — тот решительный надрез, когда скальпель прошелся по глазу.

Почувствовал это и отец ребенка, когда в ту ночь вернулся в госпиталь и обнаружил жену под наркозом, а сына — со шрамом и слепого на один глаз.

Марина вышла к нему в холл и сообщила, что произошло.

Он сморщился точно так же, как сморщилась она сама. Тогда ему не позволили взглянуть на младенца. Над ним уже хлопотали специалисты, но исправить все до конца было уже невозможно.

Из ординатуры ее не выгнали, Марина удивляется этому до сих пор.

Когда завершилось расследование и был закрыт судебный иск, ей позволили вернуться.

Самое ужасное, что роженица ее не винила.

Она хотела получить компенсацию за причиненный ущерб, но не желала причинить зла Марине. Она сказала, что доктор все делала правильно, кроме этой ошибки. Этой самой ошибки.

Так что Марину она выгородила.

Но после этого Марина не могла видеться со своими однокашниками, не могла прикасаться к пациентам. Не могла она и вернуться к доктору Свенсон — на разбирательстве дела та заявила, что старший ординатор получила указание не предпринимать самостоятельных действий, что в течение тех трех часов сердцебиение плода слабело, но всякий раз возвращалось к норме. Можно было не спешить. Не исключено, что через час-другой расширился бы родовой канал.

А может, еще десять минут — и плод бы погиб.

Ответа никто не знал.

Марина была тонущим кораблем, и доктор Свенсон отвернулась от нее и ушла по твердой суше. Вероятно, доктор Свенсон даже не узнала бы ее в лицо, если бы они встретились в коридорах госпиталя.

И вообще, Андерс ни за что не отказался бы от такой заманчивой командировки. Тем более в разгар надоевшей зимы, когда появилась возможность перенестись в вечное лето Амазонии, фотографировать северных каракар и других экзотических птиц. Вот он и полетел туда, и умер, и она теперь летит в Бразилию и надеется выяснить, что же случилось с его мертвым телом. Всю ночь она провела с роженицей, лишила глаза ее ребенка, и теперь ее глаза закрывались сами собой, открывались, закрывались.

Такова была цена ее поездки на поиски доктора Свенсон — воспоминания.

Потом она все-таки пошла по темному холлу в свою лабораторию, хоть и обещала соседу по полету, что не сделает этого. Там она взяла в руки фотографию экмановских сыновей, стоявшую на столе Андерса, — на ней все трое охвачены приступом веселья. Сияющие улыбки мальчишек, казалось, даже освещали темную лабораторию.

И тут дверь открылась опять.

Что забыл Андерс на этот раз? Бумажник? Ключи? Неважно. Марине хотелось только одного — чтобы он вернулся.

Но вошел ее отец.

— Пойдем, Мари, — сказал он. — Пора.

Это было так замечательно, что Марина чуть не засмеялась во весь голос. Конечно, он пришел к ней, конечно! Это была та часть ее сна, которая наполнена радостью — именно эта часть, когда отец входит в комнату и зовет ее по имени. Тогда они на какое-то время вдвоем, она и папа. Потом начинаются разные неприятности и гасят безмерное счастье, которое она испытывает от встречи с отцом. И это неправильно, ведь на деле все гораздо сложнее, все складывается из горя и огромного счастья, и она должна об этом помнить…