На полпути в рай - [3]

В прошлом году Нахид нашла хороший выход: ей удалось ввести в дом двух репетиторов для Фарибарза и Виды. Но этот щенок Фарибарз и худосочная Вида помешали её счастью, они в один голос заявили, что не хотят брать уроков. Они, видите ли, слишком устают в школе, и ежедневные дополнительные занятия дома их совсем утомят. Негодники день и ночь изводили мать, просили отказать репетиторам, грозили уйти из дому и покрыть её позором.

Нахид сначала не сдавалась. Но как-то раз дети действительно не пришли домой. Она сперва даже обрадовалась, избавившись от посторонних глаз хоть на одну ночь, но вот прошло четверо суток, а Фарибарз и Вида всё не возвращались! Тогда Манучехр и Нахид решили, что дольше молчать нельзя. Да и разве можно двадцатилетнему парню и семнадцатилетней девушке слоняться по большому городу, где из каждой двери льётся поток злобы, зависти и вражды в адрес господина Манучехра Доулатдуста и его милой жены Нахид? Завистники могут наговорить бог весть что, а отвечать-то придётся бедным родителям!

Манучехр и Нахид заявили в полицейское управление, позвонили в полицейский участок, известили редакцию газеты «Эттелаат», даже дали объявление в «Журиаль де Техран»! Они обратились за помощью ко всем жителям города, к правительству — официально и неофициально. После десяти дней бесплодных поисков от беглецов пришло письмо: «Если вы откажете репетиторам и дадите обещание никогда не заставлять нас учить уроки и ходить в школу, мы прекратим забастовку и вернёмся домой».

Так оба репетитора пали жертвой каприза избалованных отпрысков. Отец делает им поблажки, поэтому они не считаются с матерью, а мать балует и побаивается их, оттого они не признают отца за человека.

Словом, с того дня Нахид-ханум вынуждена страдать, ограничивая себя одним-единственным Хушангом Сарджуи-заде. Разве всё предусмотришь! Жизнь в Иране таит в себе тысячи неожиданностей. Мог ли кто-нибудь, например, предположить десять лет назад, что сын торговца шнурками для штанов из лавчонки около базарной ямы превратится во влиятельнейшее лицо политического аппарата Ирана, а о его уродливой, опустившейся жене, которая была посмешищем даже в цыганском квартале, заговорят в аристократических кругах Тегерана?

Бог, творящий подобные чудеса, ещё существует! Пока не прикрыли двери божьего дома, путь с неба на землю ещё открыт. И если бог не пошлёт другую милость, то радость в виде самолётов из Лондона, Парижа или Нью — Йорка может спуститься на землю и принести нам особ поважнее ныне властвующих, особ, подкупленных иностранцами.

Через год-два Фарибарз женится и у него будут свои заботы. Выйдет замуж и Вида, хотя она и недалёкая девица. Вот тогда-то бедная мать, принявшая из-за детей столько мук, вздохнёт свободно и поживёт в своё удовольствие. Захочет — приведёт в дом репетиторов для детей служанок, для самих служанок, и никто не будет предъявлять ей претензий. Правду говорят: пока человек жив, дети терзают его душу, а ушёл в мир иной — прибирают к рукам наследство.

Кроме того, разве заколочена дверь Организации Объединённых Наций? А вдруг выпадет в ближайшее время поездка на государственный счёт в Америку? За займом ли, за подачкой, для оформления ли сделки, купли или продажи, либо для того, чтобы что-то заложить и ещё бог знает для чего, лишь бы избавиться от этого вынужденного тегеранского траура и хорошенько повеселиться.

Как только мысли Нахид доходят до этого, она вспоминает своё первое путешествие и замечание, сделанное ей перед отъездом одной наглой образованной девчонкой: «Ханум, ведь вы не знаете языка, куда же вы едете?» Ах, этот глупый, нахальный вопрос Нахид до сих пор не может вспомнить без смеха. Она хватается за свой жирный живот, на который тратит по меньшей мере полчаса в день, втискивая его в корсет «Скандаль», — и хохочет! Когда же ей и смеяться, если не сейчас?

2

Мехри Борунпарвар в этот вечер вернулась из «проклятого благотворительного общества» утомлённой. После того как были сказаны все любезности, истинный характер которых ей был известен лучше, чем кому бы то ни было, Мехри незаметно распустила немного бандаж и бюстгальтер, сжимавшие её, как свивальник, и тяжело упала в красное бархатное кресло ханум Нахид Доулатдуст. Однако удовольствия она от этого не получила: торчащие из сиденья пружины врезались в её тело.

Наша дорогая Мехри всегда старается сидеть на деревянных стульях с высокими спинками, сидеть прямо, чтобы застёжки бандажа не впивались в тело, как шампуры в шашлык. Но на этот раз стулья предусмотрительно были заняты её милыми подружками и Мехри пришлось опуститься в это ужасное кресло. Она сидела очень беспокойно, то и дело неестественно выпрямляясь, поводя плечами, закидывая голову, словом, из всех сил стараясь спастись от гвоздей и проволоки, скрытых в кресле. Со стороны казалось, что её кусают тысячи блох.

А разве поведение Мехри-ханум в данном случае не отражает её мировоззрения вообще? Она мучает себя, чтобы казаться такой, какой её хотят видеть. Ханум Борунпарвар, подобно многим аристократкам Тегерана, ежедневно с невероятными усилиями и в страшных мучениях затягивает себя этим ужасным корсетом, который сокращает тело на одну треть, делает его более стройным, гибким и молодым. Впрочем, не правда ли, стоит потерпеть немножко во имя того, чтобы люди, которые отлично знали, что ей уже сорок лет, принимали её — тьфу, тьфу, как бы не сглазить — за шестнадцатилетнюю девушку?