На полпути в рай - [12]

Вслед за этим вздохом зал наполнился шорохами и шумами. Изумрудный перстень Марьям Баджсетан сконфузился и с тоской взглянул на большой портрет Мануча — дорогого мужа ханум Нахид. Шикарные палантины из серебристых лисиц соскользнули на пол, Сумочки из змеиной кожи и нейлона, следуя примеру своих владелиц, сдали на хранение вечным просторам заключённый в них воздух. Несколько пар бритых, с синими венами, одетых в розовые нейлоны ног, с невероятной силой втиснутых в туфли на два номера меньше и выпиравших из-под переплётов обуви, как масло из лопнувшего бурдюка, как-то странно отделились одна от другой. — Те, кто две минуты назад видел, с какой заносчивостью эти ноги покоились одна на другой, обнажая нижнее колено, перехваченное резинкой, никак не могли ожидать, что, услышав несколько лживых фраз Мехри, они неожиданно разъединятся и шлёпнутся в кресла, а подолы дорогой одежды их безжалостно прикроют.

Как бы там ни было, но Мехри сделала своё дело, ещё раз проявив чудеса находчивости и хитрости. Лейла Хане— ресан и Эффат Бипарва, самые невинные из всех присутствующих в гостиной дам, года которых настолько далеко зашли за пределы положенного на этом свете возраста, что о них обычно забывали, сидели с самого начала собрания молча, не проявляя признаков жизни, и жевали американскую, настоящую американскую резинку, привезённую прямо из-за Атлантического океана. Широко раскрывая рот, они обнажали свои изрядно поредевшие челюсти, неуклюже водили большими бесцветными губами, от которых даже во сне отвернулся бы самый дряхлый американский плут, и со страдальческим видом, отвратительно причмокивая, поворачивали языком резинку.

Всё происшедшее на собрании, а особенно пылкая страстность Мехри, произвело на их холодеющие души такое сильное впечатление, что резинка попала в горло Лейлы и она чуть было не задохнулась. Если бы соседка не постукала кулаком по спине несчастной, неровен час, унесла бы она с собой в могилу тысячи опечаленных взглядов министров и депутатов. Эффат Бипарва везёт в жизни больше, чем подруге. Эффат посчастливилось позавчера завлечь в свои сети молодого щёголя из тех, что слоняются возле кинотеатра «Иран». К счастью, дантист, да хранит бог его отца на том свете, посвободнее поставил ей нижнюю челюсть, чтобы можно было целоваться. Но именно из-за этого безжалостная жвачка не пощадила и Эффат и вырвала её искусственную челюсть. Если бы челюсть не вылетела изо рта и не упала бы в бархатный подол своей хозяйки, пришлось бы бедную Эффат снести на кладбище «молодых», похоронить рядом с могилой Захира-од-Доуле[26] и насыпать величественный холм. Её нежно любящий муж поместил бы в последнем столбце второй полосы газеты «Эттелаат» напечатанный крупным шрифтом некролог, в котором он, перечислив сорок-пятьдесят фамилий, в основном вымышленных, выразил бы печаль по поводу «неожиданной и безвременной» кончины несчастной Эффат. За большие деньги он, несомненно, добился бы от издателя, чтобы тот упомянул в некрологе имена премьер-министра, министров, депутатов, сенаторов, профессоров университета, банщиков, чистильщиков сапог, бакалейщиков, первоклассников школы Моллы Насреддина и Шейха-Хасана Шимра, выражающих соболезнование «членам высокочтимой семьи».

Меньше всего пострадала от страстной речи Мехри Марьям Баджсетан, которая устроилась за креслом ханум Рогийе Асвад-ол-Эйн и могла, не выдавая своих чувств, слушать каждое слово Мехри.

Выслушав с соблюдением положенных церемоний пламенную речь Мехри, собравшиеся ничего не могли поделать, кроме как повиноваться ей. Нахид пришлось подняться с председательского места и с выражением полной покорности подойти к ней, взять её почерневшие подагрические руки в свои и поцеловать их, лицемерно приговаривая: «Да паду я жертвой за вас, за ваши ласковые глаза». Затем она помогла Мехри встать с злополучного кресла и усадила её на председательское, к столу, на котором стояли чернильница, пресс-папье и звонок.

Мехри с видом победительницы уселась за стол и торжественно произнесла: «Дорогие дамы, кто изволит согласиться с предложением, пусть поднимет ручку». Поднялись двадцать три руки, обнажая под мышками тёмные пятна волос, четыре дня назад сбритых по случаю великосветской свадьбы и уже успевших вновь прорасти на благородной аристократической почве.

Увидев, что все эти старческие, покрытые пятнами подагрические руки с готовностью взвились, Мехри подняла свою и, обращаясь к госпоже Роушан, высокомерно заявила: «Зафиксируйте, пожалуйста, — единогласно!»

Шарлатанка Роушан быстро записала результаты голосования на служебном бланке Манучехра Доулатдуста и предупредительно положила бумагу около Мехри, чтобы та заметила её усердие. Ей очень хотелось сохранить себя на секретарском посту. Результаты не замедлили сказаться. Мехри ничего больше не оставалось, как елейным голоском предложить: «Ну а теперь пусть поднимут руки те, кто согласен с назначением на должность секретаря нашей уважаемой госпожи Роушан, лиценциата по иностранным языкам», и, разумеется, как повелось, Роушан первая подняла свою руку.