На полпути к себе... - [75]
— Клавдия Евдокимовна, Борис Кузьмич, — взволнованно сказала Юна. — Это для вас! За вашу негаснущую любовь! В общем, для всех, кто любит… — Юна сначала робко, а потом все увереннее начала играть давно забытую, когда-то ею сочиненную мелодию первой любви.
В начале июня приехал из командировки Иван. И тогда день, проведенный у Новикова, и вечер в гостях у соседей сразу показались Юне чем-то нереальным…
— У нас, никак, переселеньице, — первое, что услышала Юна от Ивана, едва он, перешагнув порог квартиры, вошел в большую комнату. Взгляд его был направлен на фотографию матери, которую Юна повесила над тахтой.
— Что?
— Говорю, великое переселеньице народов произошло, пока меня не было. Моя мамуля невестушке помешала в спальне… Избавились от нее. Даже на рамку денег не пожалели.
«Мне для нее ничего не жаль!» — хотела сказать Юна и добавить, что скоро поедет устанавливать надгробие на могиле свекрови. Но так ничего и не сказала. Отложила до худших времен. Чтобы было ей чем опровергать Ивана.
— А это как понимать? Это что же, бунт на корабле?
Иван переводил дикий взгляд с кровати на Юну и обратно.
— Мне на ней удобнее, чем на диванчике, спать, — Юна решила как-то смягчить, сгладить озлобление, охватившее Ивана.
— Тебя не поймешь, — раздраженно продолжал он. — То тебе давай диванчик, то он тебе не нужен! — И ехидно добавил: — Все ясненько. Ты все это заранее придумала, чтобы мне насолить! Очень позлить захотелось! Поэтому и мамулю убрала, и кровать допотопную притащила. Надо было мне стараться квартирку делать, чтобы опять перекладины и шарики глаза мозолили!
Иван хлопнул дверью и ушел из дома.
С этого дня между ними установилось какое-то холодное равновесие. Встречались они только по утрам за завтраком или вечером за ужином, в зависимости от смены на работе Ивана.
Так прошло месяца два.
За это время Юна раза три звонила Новикову, хотела зайти, но так и не выбрала времени. А тут еще позвонил Олежек, сообщил, что памятник свекрови готов, и Юне пришлось снова окунуться в заботы, угнетавшие и раздражавшие ее.
Тайком от Ивана Юна несколько раз ездила на участок. Вначале, чтобы посмотреть надпись на памятнике. На красноватом граните золотом сверкали жирные буквы и цифры: «Донцова Мария Дмитриевна, 1912—1979». Мастер, вырубавший их в граните, словно знал характер свекрови и придал буквам какую-то купеческую вальяжность и крикливость. Надпись видна была издалека. Вблизи же буквы поражали самодовольством, таившимся в их загогулинках и изгибах.
Второй раз она ездила, чтобы рассчитаться с Олежеком. Долго мучилась, как передать ему деньги, а потом решила передать в конверте.
Деньги Олежек взял спокойно, не открывая конверта.
— Спасибо, — поблагодарил он Юну, — собрание сочинений Ключевского куплю.
— Да? — не поверила Юна. — Зачем оно вам?
— Мадам, — сказал Олежек, — нам не дано видеть свою судьбу до конца. Я, между прочим, не всегда гранит рубил. И не всегда рубить собираюсь.
Они простились. Несмотря ни на что, Юна была благодарна Олежеку за помощь.
В последний раз она приехала на участок, чтобы забрать памятник. После чего отвезла на Рабочую улицу, где его заколотили в деревянный ящик и твердо пообещали, что недели через три Юна спокойно может ехать встречать памятник в южных краях.
И Юна поехала на родину Ивана, сказав ему, что ее срочно отправляют в командировку.
Был конец сентября, когда она снова надумала позвонить Вадиму Константиновичу. Хотя часы показывали довольно позднее время, трубку никто не взял. Через час Юна снова набрала номер Новикова, но и теперь ответами ей были длинные гудки… Юну охватило беспокойство, предчувствие беды, и она позвонила Софье Иосифовне. Вроде бы просто так, пообщаться, а на самом деле — выяснить, что с Новиковым.
— Юночка, ты? — раздался заспанный голос Софьи Иосифовны. — Ты что, доча?
— Извините, что так поздно, — ответила Юна. — Но я позвонила Вадиму Константиновичу — он мне нужен по делу. А у него никто не отвечает.
— Он же в больнице, — сказала Софья Иосифовна и назвала госпиталь, куда попал Новиков. — Я как раз у него сидела, когда с ним приступ случился. Неделю назад ему операцию сделали. Наконец решились извлечь один осколок. Не знаю, что делать. Я уезжаю в отпуск, кто будет его навещать? Ума не приложу. И, как назло, наших никого сейчас в Москве нет.
— Софья Иосифовна, я завтра после работы к нему поеду. Что можно привезти?
— Куда поедешь? — в полуоткрытую дверь высунулся Иван. Когда Юна уже клала трубку на рычаг, он сказал: — Завтра мне самому машина будет нужна. Вообще я решил — буду ездить сам! А то какие-то сопляки у нас на заводе раскатывают на машинах, а я — на метро. И, в конце концов, машина была куплена мамулечкой мне.
— Что ты распаляешься? Я разве возражаю? — спокойно проговорила Юна. Но внутри в ней все клокотало. — Пожалуйста, бери. В конце концов машина действительно была куплена тебе… Как и все остальное…
На следующий день она поехала к Новикову на метро. Он, конечно, не ожидал ее увидеть и был очень удивлен. И обрадован. Юна не заметила, как втянулась чуть ли не в ежедневные эти поездки. Понимала, что ее присутствие поддерживает Вадима Константиновича. По собственному опыту она знала, что больному человеку обязательно нужна уверенность, что в своей беде он не одинок, что за дверями больницы его ждут.
История еврейской девочки-москвички с послевоенных времен и до наших дней. Взрослея, она попадает в ситуации, приводящие ее к людям из разных слоев общества – как к элите, так и к бандитам. На этом пути она ищет себя и свое место в жизни.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.