На полпути к себе... - [37]

— Почему ты решил, что она ушла? Серафим сам ее бросил. Я слышал от ребят, — зло произнес Корнеев. Но затем его голос проникся нежностью: — Вообще Тапирчика не трогай. Я ее люблю. Понимаешь: люблю! И она меня любит!..

Юна была на грани обморока. Корнеев нервными шагами мерил небольшую комнату.

— Наде я сейчас ничего не скажу. Когда выйдет из больницы — объясню. Слушай, — он обратился к приятелю, — давай к ней завтра съездим вместе. И Наде будет приятно, да и мне легче. Надо все спустить на тормозах. Надо, чтобы она постепенно привыкла к мысли, что все кончено. Ты же знаешь — Надя очень милый человечек и ничего плохого мне не сделала. Просто я ее не люблю…

— А этот диван с дачи забрал? — вдруг спросил Ахрименко.

— Надя хотела его кому-нибудь отдать. Да и телевизор тоже. И будет даже довольна, что их на даче уже нет. А здесь они нужны…

«Господи, что же делать? — пронеслось в голове у Юны. Руки ее продолжали дрожать, щеки пылали. — Войти и сказать, что слышала? «Просто женщина, с которой я живу», — вспомнила она однажды услышанную от Корнеева фразу. — Просто женщина — это просто его жена или, может, одна из жен? Я ведь тоже жена. Может, и Валя — жена? Господи! Ну что же делать? Выгнать, а диван с телевизором выбросить? Но я же не могу без него!» Юна повернулась и, шатаясь, пошла на кухню…

С этого вечера что-то сломалось в ее душе. Сашу она все равно любила. Но любовь ее превращалась в изнеможение, в котором она теряла силы и здоровье.

На следующий день Саша ей сказал, что ему надо поехать по делам. Но Юна-то знала, что он поедет к Наде в больницу с Ахрименко. Она промолчала. Решила ждать. Вечером он вернулся раздраженный, чем-то недовольный.

— Завтра, — проговорил он, — мне нужно встретить одного друга. Выписывается из больницы. Вероятно, придется побыть с ним несколько дней. Необходимо поддержать его, помочь ему. Уладить кое-какие дела… Так что, Тапирюшка, — его голос стал вкрадчивым, — поживешь немного одна. И смотри! Из дому чтоб ни на шаг! Буду проверять.

Корнеев вернулся через три дня.

— Я был у Нади, — прямо с порога, не успев раздеться, объявил он, вытаскивая из кармана бутылку с пивом и маленького бронзового амурчика, которым в далеком прошлом украшались спинки кроватей. Руки амурчика были разведены для натяжения тетивы лука. Но тетива отсутствовала, поэтому создавалось впечатление, что он просто раскинул руки.

— Я знаю.

На сердце у Юны отлегло. Она боялась стать соучастницей обмана, если бы Корнеев солгал, а она не подала бы виду. В душе она понимала, что Корнееву необходимо было объяснение с его прежней женщиной. Не мог же он в самом деле просто так уйти от нее, бросить больного человека…

— А это мое приданое, — продолжал Саша, показывая ей амурчика. — Он — единственное мое, что я забрал от жены. До сего времени амурчик был у Нади. Теперь там все кончено. Мой дом здесь, и амурчик будет здесь создавать уют! — Саша поставил бронзового мальчика на телевизор. — Я Наде все сказал. Что люблю тебя, что не могу без тебя. Надя очень милый человек. Знаешь, что она мне ответила? «Конечно, мне больно, очень больно, но я буду любить тебя всегда. Я подожду. Какой бы ты ни был, когда бы ты ни пришел — всегда буду ждать! И ты все равно вернешься ко мне». Вот так! А теперь, старушенция, давай будем праздновать.

«Зачем он все это мне говорит? — промелькнуло в голове Юны. — Зачем мне все это знать?»

А Корнеев, рассказав Юне о своем разрыве с Надей, вдруг стал веселым и ласковым. Перешел к подробностям — как объяснялся с Надей, как достойно она себя вела. Ему даже стало жаль ее. И он, конечно, дурак, что расстался с Надей, но Тапирчик для него важнее всего в жизни.

Юна чувствовала, что с каждым его словом настроение ее становится все хуже и хуже, что почва уходит из-под ног. И она не сдержалась:

— Для чего ты мне все это говоришь? Мне это неинтересно! Можно подумать, что ты собираешься когда-нибудь к ней вернуться и заранее меня подготавливаешь! Так можешь идти сейчас! Я не держу!..

И Корнеев встал, молча оделся и ушел. Когда хлопнула дверь, Юна никак не хотела поверить в то, что он вот так, без оправданий, без лишних слов, взял и ушел!

Когда квартира уснула, Юна потихоньку вышла в коридор и позвонила Ахрименко. Она решила, что Корнеев сейчас у приятеля. Конечно, в такое время звонить неудобно, но Ахрименко ее простит.

— Слушаю, — раздался в трубке сонный голос Ахрименко.

— Салют. Это я, Юна. Прости, что так поздно. Саша еще не приехал? Нет? Да он скоро должен быть у тебя. Сказал, что едет по делу. Нет, ничего не случилось. Просто я хотела ему кое о чем напомнить. Нет, перезванивать не надо. У нас все спят. Ты слышишь, я шепчу, чтоб не перебудить всех… Спокойной ночи…

Юна повесила трубку и посмотрела на часы. Стрелки показывали без пятнадцати два ночи.

Она не сомкнула глаз до утра. Ждала возвращения Саши, ей хотелось ему сказать, что она была не права, сказать, что у нее нечаянно сорвалось с языка…

Потом целые сутки Юна просидела в комнате, заперев дверь на ключ, чтобы в квартире думали, будто их обоих нет дома. Она не откликалась ни на телефонные звонки, ни на стук в дверь. Юна чувствовала, что бездеятельное ожидание опустошает ее, вот-вот сердце остановится.