На поле овсянниковском - [203]

— С осени здесь?

— Да. Нас тут пятеро приблудных.

— А немцы заходят?

— Заходят.

— И вас не трогают? — удивился Борька.

— В лес тикаем. — Парень засмеялся.

— А если нежданно нагрянут?

— Такого быть не может. Я говорил — разведка налажена. Посты у нас. Дежурим по очереди. Мне о тебе уже давно доложили.

— Во как!

— А иначе не прожили бы и дня.

— Значит, спокойно у вас передохнуть можно?

— Как в санатории. Жрать-то здорово хочешь? Потерпи малость, сейчас хозяйка придет.

— Потерплю.

— Что о войне думаешь?

— Повернулась война. Драпают немцы…

— М-да… — протянул парень. — Мы, пока фронт не услышали, все не верили, что наступают наши. — Помолчав немного, спросил Борьку: — С нашими встретишься, что говорить будешь?

— Расскажу все и в строй проситься буду. Оружие дадут, и в бой.

— Прыткий ты больно. Раз, два, и в дамках, — усмехнулся парень, потом оглядел Борьку. — Пацан ты еще совсем…

— Мне бы винтовочку где-нибудь найти, чтоб своих в полном боевом встретить.

Опять усмехнулся парень, покачал недоверчиво головой:

— Несмышленыш ты… Винтовка у меня есть, да разве в ней дело… — сказал и задумался.

Так они молча и докурили. А потом Борька спросил, чтоб молчание перебить:

— Хорошая хозяйка-то у тебя?

— Э, браток, они все здесь хорошие… Я, почитай, с самой Белоруссии пробивался, так нигде отказу ни в ночлеге, ни в еде не видал… Памятник после войны русской бабе ставить нужно, вот что. А к этой… к этой вернусь после войны, ежели живым останусь… муж-то ее наверняка убитый, а мы с ней хорошо поладили.

— Сам-то откуда будешь? — поинтересовался Борька.

— Костромской я. А кадровую на западе служил. Той осенью, кабы не война, отслужил бы.

Пришла хозяйка, поздоровалась. И вправду на вид приятная. Оглядела Борьку да руками всплеснула:

— Посмотри, Паша, что с головой-то у него!

— Чего? — занедоумевал Борька, ощупывая свою голову.

— Взгляни в зеркало-то, — продолжала хозяйка и, сняв со стены засиженное мухами зеркальце, протянула Борьке.

Взглянул он впервые за много дней на лицо свое, худющее да обросшее, и увидел на ежике волос своих полосу белую, ото лба идущую до самого затылка, — поседел он! И когда, неизвестно. То ли когда в машине немецкой сидел и трепыхался, то ли когда немца душил? Но факт налицо — шла по темному белая полоска.

— Да… — покачал головой парень.

— А ты говорил, пацан я, — улыбнулся Борька.

Сели завтракать… Тут еще один примак пришел, и стали они рассуждать, как деревню спасти, чтоб не спалили ее немцы при отходе. Три винтовки у них на пятерых да по обойме патронов — не густо. Ничего так и не придумали, решили — обстановка покажет, что делать.

А фронт к ночи опять затарахтел. Вышел Борька на улицу, увидел — мерцало небо зарницами и дальними всполохами.

Неужто приходит конец его мытарствам? Неужто скоро соединится он со своими? Даже не верилось Борьке, боялся он распахнуть душу для радости. А, чем черт не шутит, вдруг случится что!

Уговорили его примаки дальше не идти, а ждать наши войска здесь. Пожалуй, и верно. В сумятице боев угодишь еще под свою пулю или немецкую…

Два дня прожил Борька в Хмелевке, и все грозней гремел фронт, все ярче по ночам горело небо…

И вдруг на рассвете тревога! Прибежал дед запыхавшийся — двигаются немцы к деревне! Оделись быстро. Пашка винтовку с чердака приволок, вбежали в избу остальные ребята и к Пашке — что делать? Пашка у них вроде за старшего.

— Айда на запасные позиции! — скомандовал тот, и дали они ходу через огороды, потом через поле в лес.

Там, на опушке, но со стороны неприметный, стоял сруб, дом недостроенный, без крыши, но с подполом. Здесь скотина чья-то стояла, и сена было много заготовлено, и было отсюда хорошо видать и дорогу, к деревне ведущую, и лесок, из которого она шла, и саму деревню.

По пути прибились к ним несколько подростков деревенских, лет пятнадцати-шестнадцати. Тех в подпол сразу затолкали, чтоб не мешались. Двое из примаков тоже туда нырнули, выскочили с винтовками. Распределили места для наблюдения, расположились и задымили.

У Борьки больно хорошо место у проруба оконного — обзор что надо! Он по привычке уж сектора обстрела наметил, ориентиры определил и с завистью поглядывал на Пашкину винтовку, но попросить не решился.

Около часу прошло… Спускались по очереди в подпол греться, там печурка была, но Борька чуть руки погреет и выскочит — не хочется пропустить, как немцы драпать будут.

И дождался… Вышли из леса сперва несколько человек, огляделись, а потом потянулись… Но налегке шли, без орудий и техники, только подвод много было, разным барахлом груженных. Машин не было — непроходимая тут для них дорога. Бросили, знать, где-то.

Кликнул Борька остальных ребят. Вылезли все пятеро — смотрят, затаив дыхание, и разные, видать, их думки одолевают. Некоторые, что ни говори, обжились здесь, слюбились с бабами, может, по-настоящему, а скоро разлука, скоро война их отсюда выволочит и кинет в бои, из которых то ли вернешься живым, то ли нет… Но Борька-то сиял. Свою войну с немцами, малую, он выиграл. Вот-вот к своим примкнет.

А немцы тянулись и тянулись… Не меньше полка прошло, а конца не видно. Шли понуро, перевязаны платками да шарфами, руки помороженные в карманах, тяжело шагали, усталые невпроворот.