На поиски динозавров в Гоби - [8]
Монгольская юрта
Юрта удобна и для транспортировки: в разобранном виде ее перевозит один верблюд. Опытные руки собирают юрту на новом месте за полтора-два часа. Мебель обычно ставят прежде, чем сам "дом", так как большие предметы не проходят в узенькую дверь.
В течение двух месяцев мы обстоятельно готовились к раннему выезду в поле — закупали продукты и дополнительное снаряжение, которые благодаря энергичной деятельности Шкилева и помощи других участников экспедиции были приобретены в количестве, достаточном для выполнения больших полевых работ. Научный персонал, кроме хозяйственной помощи Шкилеву, был занят также изучением различной литературы о природе Монголии.
Зима 1947/48 года оказалась в Монголии особенно суровой — весь январь и февраль стояли большие морозы с сильными ветрами. Температура падала почти до 60° ниже нуля. В первое время, пока не привыкли, ледяной воздух перехватывал дыхание, "обжигая" легкие, и пронизывал до костей сквозь полушубок, ватник и теплый свитер.
Только в марте началось потепление. Снеготаяние здесь необычное, правильнее его назвать снегоиспарением, так как никаких луж не бывает. Снеговой покров очень мал, а воздух настолько сух, что снег исчезает как-то незаметно и бесследно. Весна наступает в несколько дней.
К середине марта снег остался только в горах, и стало так тепло, что мы приступили к сборам в первый маршрут. Незадолго перед этим из Москвы приехал последний шофер Вылежанин, и теперь все машины были обеспечены водителями. Грузовикам для удобства дали названия: "Дракон", "Волк", "Дзерен", "Кулан" и "Тарбаган", которые были тщательно выписаны на бортах машин в русской и монгольской транскрипции.
Вечером 17 марта мы закончили последние приготовления к выезду, загрузив снаряжением, продовольствием и горючим наши тяжелые машины.
Восточная Гоби
18 марта в 7 часов утра по местному времени, когда Москва еще только заснула[2], наша автоколонна в составе «Козла» и четырех трехтонок двинулась в Восточную Гоби. Пятая машина осталась в Улан-Баторе, так как ее водитель Петрунин еще не успел поправиться после операции.
«Козел» мчался первым; в машине ехали Эглон, Пресняков и переводчик Очир — славный, застенчивый парень. Далее следовал «Дзерен» с Прониным и Малеевым, за ними я с Вылежаниным на «Волке», потом Новожилов с Лихачевым на «Тарбагане». Замыкал шествие «Дракон» — «флагманская» машина, на которой ехал Ефремов с Безбородовым. В кузовах машин, или «наверху», разместилось десять человек рабочих.
Водитель «Дзерена» Пронин отличался темпераментным характером, и это сказывалось на его машине, вполне оправдывавшей по быстроходности свое название: догнать «Дзерена» не было никакой возможности.
В равнинной части Гоби
Полную противоположность «Дзерену» — пример крайней неторопливости — представлял лихачевский «Тарбаган», на хвосте у которого неотступно висел «Дракон». Лихачев был терпелив к «шпилькам» своих коллег, намекавших на сходство его машины с нерасторопным сурком, именем которого она была названа. Иван Иванович даже находил оправдание своей медленной езде — наименьшее количество рессор «летело» (пользуясь терминологией шоферов) именно у «Тарбагана».
«Дракон» был старым потрепанным «студером», и грозное имя мало подходило к машине, а еще меньше к ее водителю — самому безобидному человеку в экспедиции. Водитель четвертой трехтонки — «Волка» — Вылежанин ехал быстро, но ровно.
Мост через Толу ремонтировался, и мы пересекли реку прямо по льду, который, несмотря на весну, был еще достаточно прочен. Дорога медленно пошла вверх.
В горах — на склонах и в лощинах — всюду еще лежал снег, и продвигаться было довольно трудно, так как колеса машин буксовали, особенно там, где снег был мокрым. Обнажившиеся из-под снега участки дороги были грязные и сырые, и колеса в таких местах скользили, как лыжи. Поэтому нам то и дело приходилось сворачивать с дороги и снова возвращаться на нее, чтобы не потерять направления. Вскоре мы достигли перевала, за которым началась слабо всхолмленная равнина.
В поселке Угумур оказался станок или, по-нашему, чайная. Здесь мы остановились, чтобы немного отдохнуть и выпить чая. Отсюда начинается уже настоящая Гоби — огромная, молчаливая равнина; только чуть слышный монотонный свист ветра нарушает абсолютную тишину, царящую в великой пустыне. В своей северной части Гоби еще имеет вид степи, покрытой редкой низкорослой травой — преимущественно полынью и диким чесноком, или черемшой. Почва — песчанистая, местами же тянутся громадные поля, как бы вымощенные черной щебенкой, образовавшейся в результате разрушения базальтовых массивов, некогда здесь существовавших. И такая голая, унылая равнина тянется на десятки и сотни километров во все стороны, прерываясь кое-где остатками еще не разрушенных отдельных гор и горных цепей. Однообразие и безмолвие Гоби действуют несколько подавляюще, но ее необозримый простор вселяет в душу чувство какой-то легкости и свободы.
