На перекрестке больших дорог - [8]

– Это, пожалуй, плохое начало, и я прошу извинения. Тем более что я пришел с лучшими намерениями, и вы в этом убедитесь.

Катрин медленно опустилась в кресло, но не предложила гостю сесть, потому что не знала, пришел он как друг или как враг. Он сказал о добрых намерениях. Возможно, это было правдой, если вспомнить корзину с продуктами в гроте, но дымящиеся развалины Монсальви не располагали к доверию. Эта дерзкая улыбка очень напоминала волчий оскал.

– Говорите, – сказала она.

– Дорогая графиня, – начал он, преклонив колено к постаменту, – слухи о вашем несчастии дошли до меня, и сердце мое опечалилось. Такая молодая, такая красивая и обремененная ребенком, вы не можете оставаться без покровителя. Вам нужна рука, сердце…

– В этом замке у меня достаточно рук и преданных сердец, – отрезала Катрин. – Я плохо вас понимаю, говорите яснее!

Оливковое лицо кастильца порозовело. Он сжал губы, но еще раз обуздал свой гнев.

– Хорошо, я буду говорить с вами прямо, как вы того желаете. Госпожа Катрин, я прибыл сюда сказать вам следующее: милостью короля Франции Карла, которому я преданно служу…

– Хм! – кашлянул брат Этьен.

– …преданно служу, – громко говорил испанец, – также милостью моего сюзерена короля Хуана II Кастильского, я, сеньор Тальмонтский, граф де Рибальдо в Кастилии…

– Ба! – любезно прервал монах. – Король Хуан II вернул вам то, что вам принадлежало. Ваш дедушка, женившийся на сестре Бега де Виллен, уже был графом де Рибальдо, как мне кажется? Что касается владения Тальмонтом, то примите мои поздравления. Главный камергер милостив к тем, кто ему прислуживает, особенно распоряжаясь чужим добром!

С невероятным усилием Вилла-Андрадо проигнорировал это вторжение, но Катрин заметила, как надулись вены на его лбу, и подумала, что он вот-вот взорвется. Но ничего не произошло. Кастилец довольствовался двумя-тремя глубокими вздохами.

– Как бы то ни было, – продолжил он сквозь зубы, – я приехал сюда положить к вашим ногам мои титулы и именья, госпожа Катрин. Траурная вуаль не идет к такому красивому лицу. Вы – вдова, я – холостяк, богатый и могущественный… и я вас люблю. Соглашайтесь выйти за меня замуж.

Готовая к любому сюрпризу, Катрин все же опешила от такой наглости. Ее взгляд стал тревожным, а руки сжались в нервном напряжении.

– Вы меня прочите…

– Быть моей супругой! Во мне вы найдете мужа и покорного слугу, опору и защитника. У вашего сына будет отец…

Упоминание о маленьком Мишеле вызвало у нее возмущение. Как этот человек осмелился рассчитывать на отцовское место Арно, тот, который… Нет! Этого нельзя было терпеть! Дрожа от возмущения, она резким движением отбросила вуаль, под которой ей стало душно, открыв взгляду Вилла-Андрадо свое точеное, бледное лицо, на котором большие фиалковые глаза блестели, как два аметиста. Она покрепче сжала подлокотники кресла, инстинктивно ища опоры.

– Мессир, вам доставляет удовольствие называть меня вдовой. Действительно, я ношу траур, но я никогда не считала себя вдовой. Для меня мой любимый муж жив и будет жить до моего последнего вздоха, но, умри он, и вы были бы последним, да, самым последним среди тех, кто мог бы быть моим мужем.

– Скажите, пожалуйста, почему?

– С этим вопросом, мессир, обратитесь к руинам Монсальви. Я же вам все сказала. Желаю всего доброго.

Она поднялась, показывая тем самым, что аудиенция закончилась, но кастилец растянул свои розовые губы в двусмысленной улыбке.

– Кажется, мадам, вы плохо меня поняли. Я просил вашей руки, желая быть учтивым, но на самом деле вы «должны» выйти за меня замуж. Это приказ.

– Приказ? Какое уместное слово! Чей приказ?

– Вы хотите знать, от кого он исходит? От короля Карла, мадам! Его Величество сообщил через своего посланца Жоржа де Ла Тремуя, что хочет забыть ваши с мужем прегрешения перед короной при условии, что вы выйдете за меня и в будущем станете вести образ жизни, соответствующий положению супруги вельможи.

Лицо Катрин из бледного превратилось в розовое, а затем в багровое от приступа ярости. Испуганная Сара пыталась успокоить ее, положив руку на плечо. Но Катрин, обезумевшая от возмущения, не хотела никакого утешения. Неужели в Великой Книге Судьбы ей было предписано обязательно быть игрушкой в руках королевской семьи? То герцог Бургундии, то король Франции! Сжав кулаки, борясь с собой, не допуская дрожи в голосе, она ответила:

– Я редко видела таких наглых мерзавцев, как вы, мессир! Я вспоминала о корзине с провизией с чувством признательности, несмотря на ваши злодеяния. Но сегодня я горько раскаиваюсь в этом. Значит, не успокоившись на том, что довел до такого состояния моего мужа, Ла Тремуй намерен распространить свои права и на меня? Хотелось бы знать, сеньор, как это вы предполагаете сделать? Ведь вы уже об этом подумали?

– Армия, которую я привел с собой, – ответил испанец подчеркнуто вежливо, – может ясно показать, какое значение я придаю вашей персоне. Под Карлатом стоят две тысячи человек, мадам… и, если вы будете противиться, я устрою осаду вашей берлоги до тех пор, пока вы не попросите о пощаде.

– Это будет длиться долго…

– Я располагаю временем… Не думаю, что ваших запасов провизии хватит надолго. Вы весьма скоро сдадитесь, мадам, чтобы не видеть вашего сына умирающим от голода.