На перекрестии прицела - [2]
Слушать бабушку интересно. Говорила слегка окая. В Тёпловке все так говорили — на «о».
— Болезная моя сиротка, — жалела меня баба Оля. — Господь спас тебя от смерти в гибельное время, оставил жить. Ты у меня одна, и я у тебя одна.
Без дела бабушка не оставалась с раннего утра до позднего вечера. Из домашней скотины держала одну козу. Молока на двоих хватало. Кашу сварить, лапшу.
— Удойная! — хвалила. — Молоко потом не пахнет. Пользительное. Корову держать не под силу. Сена сколько надо, не накосить.
Коза все лето и осень паслась на привязи в заброшенном соседнем огороде. Травы кругом хватало. Я баловала скотинку ивовыми вениками. Наломаю внизу огорода, отнесу нашей Белянке.
Летний день долог. Сколько делов с бабушкой переделаем. С утра до обеда грядки полоть, картошку мотыжить, окучивать. Выполотая трава подсохнет на солнышке — в зиму козе на корм. Вечером — полив. Много ведер воды уходит на капусту, помидоры, огурцы. Хорошо, речушка по низу течет, далеко носить не надо. В жаркую погоду речушка почти пересыхала. Вода накапливалась в запрудке из прутьев. В этой запрудке можно было даже искупаться, побарахтаться вволю в теплой воде.
Весной, в раздополье, речушка преображалась. Превращалась в бурный шумливый поток, стремительно несущийся по оврагу. Полая вода затопляла овражные кусты ивняка, черёмушника, коряжистые вётлы.
— Смотри, близко к стремю не подходи, — наказывала бабушка. — Унесет половодьем. Закружит, как щепку. Играй близь избы, близь церкви. Вода притягивает.
Церковь стояла рядом с нашим домом через дорогу. Купол колокольни ободран. Какая нужда погнала на такую высоту разорителей? Зачем? Жесть кому-то понадобилась или озорство подбило… Крест на колокольне остался нетронутым. Не решились свалить. Стоял как ни в чем не бывало, видный издалека. На самой маковке.
Ныне на церковь в Тёпловке не обращали внимания, словно не замечали за ненужностью. Пожалуй, так не замечают вышедшую из употребления вещь. Старухи, идя мимо, кланялись и осеняли себя крестным знамением по привычке. У сельчан помоложе летами такой привычки не было. Смотрели на разоренный храм равнодушно. Что в нем проку? Службы нет. Икон нет. Воронью и галкам пристанище.
Летними вечерами, как стемнеет, на колокольне кричал сыч. Наводил жуть. Наверное, поэтому бабушка называла сыча «пугачом». Какой был этот «пугач»? Моему детскому воображению представлялся ужасной птицей. Не случайно умел он стонать, хохотать, заходиться плачем, истошными человеческими воплями.
— Не бойся шалой птицы, — успокаивала бабушка. — Поорёт, поорёт — перестанет. Худа от «пугача» нет. Тоже, как и все, — тварь божья…
— Баб Оль, а ты видала его?
— Видала… Так небольшой, вроде совы. Пестренький. По заброшенным помещениям живет. Мышей ловит. Днем прячется, по ночам недурикой орет, ребятишек да добрых людей пугает.
Зимой и летом бабушка спала на русской печке. Лечилась на горячих кирпичах от простуды и ломоты в пояснице. Для всякой нужды годилась печка. Для стряпни, просушки одежды. Бабушка даже парилась в ней, бани во всем селе ни у кого в то время не было.
Я забиралась по приступкам на лежанку к бабушке в долгие зимние вечера послушать ее неторопливые воспоминания про молодые годы, про старину, разные случаи из жизни сельчан.
— Расскажи, баб Оль, про град Китеж, — просила я.
— Уж рассказывала тебе. Не надоело?
— Ты всякий раз по-другому рассказываешь. По-новому складно придумываешь.
— Как помню, Веруня… Мне ведь тоже моя бабка Арина о Китеже рассказывала, а ей, может, ее бабка. Тогда грамоты простой народ не знал, всё в памяти старался беречь, из уст в уста передавал.
— Про Китеж, бабуль, это всё правда или сказка?
— Без правды, Верунь, и сказок не бывает. Что-то в них придумка, а что-то сущая правда. Град Китеж в наших владимирских краях издревле стоял, посередь муромских лесов у озера Светлояр. Когда татары шли на нашу землю несметной ордой, города и сёла русские зорили, церква и монастыри святые огнем жгли, кощунства разные чинили, народ в полон угоняли, Господь не попустил сжечь город, храмы, монастыри поганым осквернить не дал. Сокрыл Спаситель Китеж от лютого разора, сокрыл в озере Светлояре под водой. Так, внученька, старые люди сказывали. Не достался град русский басурманам.
— И теперь Китеж под водой стоит на дне Светлояра?
— Думается, стоит. И будет стоять, пока верим в Бога и чудесное.
— А летними вечерами слышится на берегу Светлояра из-под воды колокольный тихий звон, если прислушаться. Сквозь глыбь со дна доносится…
— Ты, Верунь, сама всё помнишь, а всё просишь меня рассказывать. Наизусть знаешь.
— Знаю, бабуля… Только слушать тебя больно интересно.
— Медом не корми — лишь бы слушать про старину. В кого такая дотошная уродилась…
— Через прозрачную воду озера в безветрие явственно видны белокаменные колокольни, золотые церковные маковки, православные кресты на них. Всё видно, как в телевизоре.
— Про телевизор, внучка, я не говорила. Ты сама придумала.
— Баб Оль, озеро Светлояр и град Китеж неподалеку где-нибудь от нашей Тёпловки? За лесами? Пешком можно дойти?
— Дорогу надо знать. Таких старых людей, которые дорогу знали, не осталось по всей округе. Придет время — явится Китеж из-под воды, выйдет из озера на берег со всеми домами и белокаменными храмами.
«23 рассказа» — это срез творчества Дмитрия Витера, результирующий сборник за десять лет с лучшими его рассказами. Внутри, под этой обложкой, живут люди и роботы, артисты и животные, дети и фанатики. Магия автора ведет нас в чудесные, порой опасные, иногда даже смертельно опасные, нереальные — но в то же время близкие нам миры.Откройте книгу. Попробуйте на вкус двадцать три мира Дмитрия Витера — ведь среди них есть блюда, достойные самых привередливых гурманов!
Рассказ о людях, живших в Китае во времена культурной революции, и об их детях, среди которых оказались и студенты, вышедшие в 1989 году с протестами на площадь Тяньаньмэнь. В центре повествования две молодые женщины Мари Цзян и Ай Мин. Мари уже много лет живет в Ванкувере и пытается воссоздать историю семьи. Вместе с ней читатель узнает, что выпало на долю ее отца, талантливого пианиста Цзян Кая, отца Ай Мин Воробушка и юной скрипачки Чжу Ли, и как их судьбы отразились на жизни следующего поколения.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.