На озере Лоч - [3]

Малт немного подождал, потом перехватил на дороге мальчика Ганка, маленького и совсем голого, бежавшего сзади вприпрыжку, и они потащили вдвоём кое-как рыбную ношу на площадь уборки.

Девочка осталась на месте, возле старого Деда.

— Зачем надрываться, Низея? — ворчал старик.

— Девушки смеются, — сказала угрюмо Низея. — «Есть, — говорят, — ты умеешь, а таскать не умеешь»…

— Брось их, — буркнул старик.

Солнце садилось за рекой Юрата. Его огромное красное око глядело на белого Деда и на его молодую соседку. Дед тоже глядел на солнце, но глаза у него были слепые, белые, как будто затянутые кожей. Он долго смотрел на закат и потом покачал головой.

— Низея, ты видишь? — окликнул он девочку.

— Не вижу, — отозвалась Низея вялым голосом. — В глазах рябит.

Старик пошарил руками перед собой и подал ей большого лосося, свежего, сейчас из воды. Ребята натаскали старику свежинки.

— На, проясни свои глазки…

Низея привычным жестом поднесла рыбу ко рту и выкусила хрящ головы, вместе с глазами, как чайка выклюнула. Селоны в минуту усталости глотали свежие рыбьи глаза, чтобы прояснить свои собственные.

Она опять подняла лицо и посмотрела на солнце. Оно опустилось ниже, и его блеск стал гуще и темнее и не так больно резал глаза.

— Ты видишь, Низея? — спросил старик.

— Краба вижу, — сказала девочка и вдруг усмехнулась.

В старой легенде селонов солнце — это яркий щиток огромного светлого краба.

— Ты видишь, Низея? — повторил старик бесстрастно и настойчиво.

— Постой-ка, постой, — отозвалась девочка живее, чем прежде.

Она тряхнула головой, и перед её глазами побежали яркие цветные кружки.

— Солнцевы люди, — забормотала она быстро и невнятно.

— Какие люди? — так же быстро переспросил старик.

— Идут… люди, — говорила Низея. — Вон, в облаках, в пламени, волосы красные. Много их…

Она встала с места и хотела вернуться на берег.

— Не надо, — сказал старик. — Пусть сами кончают.

— Придут когда-нибудь, — ворчал он про себя, кивая головой. — Так старики говорили.

Он думал о Солнцевых людях. В этой упрямой седой голове жила неотступная грёза. У селонов было древнее и странное предание, что с неба должны спуститься на землю Солнцевы люди, одетые блеском и пламенем. То будут блаженные и кроткие люди. От них прозреют слепые, и встанут с постели больные и даже мёртвые. И смерти больше не будет. Старый Дед со слепыми глазами не думал о смерти. Но он желал ещё раз прозреть и увидеть зелёную землю. Ему не на что было надеяться. Он надеялся на Солнцевых людей.

— Придут, придут, — ворчал он настойчиво и тряс головой.

Низея с минуту постояла, потом повернулась и пошла вдоль берега, направляясь к лесу. Она зашла за мысок, села на камень и задумчиво стала болтать ногой в нагретой воде. Здесь не было людей, но новые рыбьи стада подходили сзади. И за ними летели крылатые хищники: чайки, бакланы и даже вороны и орлы. Чайки поминутно спускались к реке и таскали добычу как будто из ящика. А чёрный поморник, который не любит мокнуть в воде, бросался налету и отнимал у чайки добычу. В воздухе носились птичьи крики и клёкот, и писк, и галдёж, шумнее, чем у селонов на кругу. На берегу было потише, и шагах в десяти от себя Низея увидела новое диво. Крошечная ласка, серый зверёк с подпалинами по брюху, который боится воды хуже, чем соболь, умудрилась как-то ухватить зубами за хвост большого лосося и тащила его на берег. Лосось не шёл и тянул в воду. Ласка выгнула спину дугой и упёрлась в песок всеми четырьмя лапами. Она боялась замочить в воде даже коготки, но ей крепко не хотелось упустить жирную добычу. И так они боролись и колебались над краем воды как живые качели.

Сумрак сгущался. Мелькнула летучая мышь.

— Сестричка моя, — вздохнула Низея и кивнула головой.

Лунда, сестричка Низеи, умерла три года тому назад, и все селоны знали, что мёртвые дети вылетают с того света в сумерки, крылатыми мышами, и прилетают к живущим.

Дрёма-богиня заткала в темноте свою серенькую паутину, и сверчки завели ей в траве тихую вечернюю службу. Они стучали в травяной барабан зубчатою заднею голенью и пускали скрипучую трель: «Тр… тр… тр»…, будто кололи иглой ореховую скорлупу. Под этот тоненький треск Низея внезапно забылась, уронив голову на руки.

— Сидишь, Низея?

Девочка вздрогнула и проснулась. Чёрный Малт подкрался неслышно как чёрный кот.

— Всё перетаскали, — молвил Малт, вытягивая свои длинные руки.

Низея ничего не сказала.

— Уже зажигают костры, — возбуждённо продолжал Малт, — плясуны сходятся… Будешь со мной плясать кругом огонька, а, Низея?

— С Карной пляши, — капризно сказала Низея.

— Под Карной трясётся земля, — возразил Малт презрительно, — а ты — как пушинка. Пойдём, потопочем!..

Он положил руку на плечо девочки, но Низея сердито отряхнулась.

— Один топочи, как лошади топочут…

Летучая мышь снова метнулась, сделала в воздухе круг и опять пролетела над Низеей.

— Есть хочешь, — тотчас же сказала Низея, — душка маленькая?.. Я дам тебе крошек.

— Лучше бы я стала вон с теми порхать, — сказала она, откидывая голову, — чем с вами топотать…

Малт замолчал и со страхом смотрел на Низею. Он словно ожидал, что и она вспорхнёт на кожистых крылышках и умчится во мрак.