На открытых колёсах - [105]

Эх, а если бы Владимир нормально на «Москоу Рейсвей» проехал, то, может, и он бы внёс вклад в мою с Кари борьбу за чемпионство…

Но чего нет, того нет. Приходится справляться своими силами.

Сразу, как убрали жёлтые флаги, Нико дёрнулся вбок, идя на обгон. Я вовремя заметил это, перекрестил траекторию и, вновь оттеснив соперника на край трассы, поехал в отрыв. Насколько хватало сил. И резины.

Круга до восемнадцатого финн не рисковал. Во многом потому, что я кое-как держал преимущество в несколько десятых и гнал метрах в пятнадцати впереди него. Но в предпоследнем повороте восемнадцатого витка я едва не перетормозил, и Кари протиснулся мимо меня по внутренней.

Во мне поднялась волна злости — почти целиком на себя. Рейсер я или кто, раз не вытягиваю темп?! Ну я сейчас покажу…

Нога привычно вдавила в пол педаль газа. На грани вылета я преодолел угол и пристроился за финном на старт-финише. Обороты двигателя чуть не зашкаливали, но я отчего-то был уверен, что машина выдержит. Хотя бы эту гонку. А в следующей, крайней, мы что-нибудь можем придумать…

Надеюсь.

…В те мгновения меня как будто что-то наркыло. Впоследствии я и не помнил толком, как всё было; в памяти остались смазанные картинки с белым болидом. А потом и без него.

Кажется, я поймал струю разрежённого воздуха за кормой чужого «Татууса», приблизился, поравнялся в дуге, в крутом изгибе так агрессивно сманеврировал, что у Нико не оставалось иного выхода, кроме как выехать на траву, и, ни на что не обращая внимания, помчался дальше.

Пришёл в себя, только когда увидел клетчатый флаг, которым размахивал человек в лаймовом жилете. На всякий случай посмотрел в зеркало — кари был позади.

Есть. Дело сделано. Я совершил предпоследний шаг к первому в жизни серьёзному титулу.

Оставался ещё один. Но о нём я пока предпочёл не думать.

На круге заезда в боксы я старался выровнять дыхание и отойти от испытанной нагрузки. Получалось плохо. Перед глазами всё плыло, мысли путались. Голова болела так, словно вот-вот разлетится на части.

Впервые я задался вопросом, смогу ли вообще выйти на старт.

В уме прозвучали слова Никиты: «Гонки как космос, Мих. И этим всё сказано».

Да. Он прав. Я бы лишь привнёс кое-что от себя.

Гонки — это как наркотик. Стоит один раз попробовать — больше не отпустит. Это, наверное, и подтолкнуло в две тысячи десятом вернуться сорокалетнего на тот момент Шумахера, и продержало аж до двадцать первого (а может, и дольше) Райкконена с Алонсо. Заставило Хэмилтона гнаться за рекордным восьмым титулом. Придавало сил «молодняку»: Ферстаппену, Норрису, Леклеру и Гасли. Мотивировало новичков — Цуноду, Мазепина и Шумахера-младшего. Позволяло тысячам подростков грезить попаданием в «Формулу-1» и мечтать оказаться наравне с сильнейшими гонщиками мира.

И я, естественно, исключением не был.

Я проеду финальную гонку. Даже если в ней одновременно взорвутся мой череп и двигатель болида. Я должен попытыаться. А шанс есть. Не может не быть. Я уверен.

Иначе мне просто себя уважать станет не за что.

* * *

Когда я доехал до пит-лейна, то чувствовал себя лишь чуть менее погано, чем в гонке. Из-за давящей боли я не мог сфокусировать взгляд, всё расплывалось. Дыхание, правда, маленько восстановил, но кровь в висках всё ещё стучала молотом Тора.

Тем не менее, я был настроен решительно. Заключительная, двадцать первая, гонка сезона — и на кону титул первого в истории чемпиона Североевропейской зоны в классе «Формула-4».

Определённо, надо будет постараться, чтобы и на этот раз опередить Нико Кари.

Я остановил болид оконо грид-гёрл с указателем номер два — между белыми машинами победителя и призёра. Подрагивающими из-за отходняка руками кое-как расстегнул ремни, вытащил руль и стал выбираться из кокпита.

Когда перелезал через борт, закружилась голова, и я еле успел упереться руками в обшивку. Руль, лежавший дисплеем вниз на носовом обтекателе, при этом упал на асфальт.

Пошатнувшись, я спрыгнул на дорожку, поднял руль и с третьей попытки вставил его в крепление внутри кокпита. Захотелось немедленно стянуть шлем и вдохнуть полной грудью свежий прибалтийский воздух, но я заставил себя потерпеть, поднял визор, дал «пять» подошедшему Ахмеду и повернулся к Нико, чей шлем сверкал на солнце пёстрой разноцветной окраской.

— Отличная гонка, — выдохнул, протягивая руку.

— Да, точно, — сказал кари, ответил на рукопожатие, и мы вместе начали снимать головную защиту. — В начале сезона ты спрашивал, как мне удалось тебя обойти; теперь же задавать вопрос впору мне самому.

— Да как сказать… Я просто решил поездить немного без тормоза. Как видишь, помогло.

— Ты псих! — покачал головой Нико.

— Есть немного…

Мы стукнулись улаками, и я повернулся к подбежавшему Игорю. Механики уже утаскивали болиды в боксы.

— Молодец, Миш, — сказал инженер, хотя вид его показался мне излишне серьёзным для ободряющих слов. — Двадцать пять очков плюс быстрейший круг. 1:11.666 — лучшее время уик-энда, почти рекорд трассы; даже не знаю, как тебе это удалось. Разрыв теперь всего семь очков… Ты как себя чувствуешь? Голова не кружится?

Он замолчал, потому как именно в этот миг меня угораздило качнуться в сторону и опереться на кромку кокпита, чтобы не упасть.