На островах имени Джорджа Вашингтона - [4]

Мария Ивановна усмехнулась, окликнула шепотком сидевшую впереди нас женщину с гордым, медного отлива иудейским профилем и темными подпалинами вокруг глаз.

-- Рози, это по вашей части. Ваше просвещенное мнение. -- И она повторила мой вопрос.

Рози встряхнула своей торчащей над затылком косичкой, ответствовала, почти не оборачиваясь, быстро, с предельной язвительностью:

-- Если верить молве, на его цепочке с одной стороны патриарший крест, с другой магендовид с автомобильное колесо, которые он демонстрирует... по мере того, где в тот день председательствует.

-- Григорий, познакомтесь с коллегой, -- заторопилась Мария Ивановна. -- Доктор Рози Гард, семитолог. А это Григорий Свирский.

-- Мы с вами встречались, доктор Рози, -- сказал я, растягивая губы в улыбке... -- Где? В Москве.

-- Я никогда не была в Москве, -- ответила Рози настороженно.

-- Как? Кто же мог там сказать мне: "Быть тебе лампой, висеть и гореть!"

-- Так это и в русском оргинале? -- Малиновые губы доктора Рози вздрогнули: похоже, она все понимала с лету.

-- В русском оригинале: "Покажем тебе кузькину мать... "

Доктор Рози отвернулась, вскинув горделиво голову.

Том прикрыл рот ладонью, скрывая улыбку: наша полемика явно доставляла ему удовольствие. Он наклонился ко мне и принялся рассказывать о тех, кто сидел на сцене. В его приглушенном голосе звучало почтение, а то и восхищение.

Пожалуй, оно не было чрезмерным: за столом располагались столпы американской славистики. Юркий тонкошеий блондин, шептавшийся с обоими своими соседями, был издателем и автором предисловий к собраниям сочинений Осипа Мандельштама и Анны Ахматовой. Не кто иной, именно он сохранял для России ее гениев, распятых на родной земле. Другой, подслеповатый, с палочкой и собственной секретаршей-хлопотуньей, только что опубликовал свою книгу о русской литературе, замечательную и на редкость беспристрастную, по убеждению Тома.

-- Из типовых деталей книжица, -- добавила Мария Ивановна с вызовом. -Замечательнейших!

Я невольно повернулся к ней. Губы ее были поджаты в иронической усмешке. Думаю, это относилось, скорее, не к книге, а к Тому, взгляды которого она не разделяла, что бы он ни сказал. Конфликты типа "Стрижено!" -- "Нет,брито!" на славянских факультетах столь обычны, что я воспринял их противоборство как нечто естественное... Спросил у нее, кто этот только что влетевший кудрявый старик, к которому на сцене потянулись для рукопожатия все сразу.

Мария Ивановна побагровела и не ответила. Начала говорить о других. О подслеповатом -- плодовит, как и в литературе: шестеро детей, о юрком блондине узнал, что он без ума от своих девочек. Похоже, у нее был и свой, женский, взгляд на людей и события.

Снова упомянул кудрявого старика. Она отрезала:

-- Голубой!

-- Голубой?

-- Гомик! Вы не слыхали, что такое гомик?.. Ах, слыхали!

Я пожал плечами, мол, это его личное дело.

-- Когда вор и взяточник сообщает в своих работах, что все на земле воры и взяточники, это его личное дело?.. Когда гомик печатает работу о гомосексуализме в древней руской литературе, а затем тащит Николая Васильевича Гоголя в гомики?!.. -- Ее передернуло от негодования.

Но тут толстяк с "крестом-магендовидом" на цепочке позвякал карандашом по стакану. На кафедру поднялся средних лет хиппи, и хиппи странный. На голове хаос нечесаных волос до плеч, а плечи широченные, квадратные, и лицо длинное, лошадиное, без тени интеллекта -- плечи и лицо профессионала американского футбола, который рванулся с мячом вперед и снесет любого, кто встанет на пути. С таким хиппи не захочешь и спорить... В России о таких говорят: "Здоров бугай!"

Свой доклад он читал. Негромко, безо всякого выражения.

Вначале я улавливал смысл, а затем что-то заколодило. То ли английский хиппи-политолога оказался для меня слишком сложен, то ли я по рассеянности что-то пропустил. Не мог же ученый хиппи утверждать, что 1937 год был в Советском Союзе вершиной, пиком расцвета советской демократии. Так и сказал, хипастый: top, peak of a democracy... Может быть, доктор-хиппи сатирик-юморист. Американский Володя Войнович... Уж слишком черный юмор... Не псих же он!

В перерыве отыскал Бугаеву-Ширинскую. Она разговаривала сразу с тремя женщинами, досаждавшими ей вопросами. Представила меня им, а затем и толстяку из президиума, который на бегу поцеловал ей руку, а затем, вернувшись с двумя "дринками" и вручив ей один из них, стал предаваться воспоминаниям о своей службе под началом покойного мужа Бугаево-Ширинской." Это были самые светлые годы моей жизни!" -- воскликнул он и тут же переключился на кого-то другого.

Я отвел Бугаево-Ширинскую в сторонку, признался, что ничего в докладе не понял. Страшно произнести, мне послышалось, что... Тут я принялся шептать.

Бугаево-Ширинская прервала меня своим адмиральским басом:

-- Вы правильно поняли.

-- Но это невозможно! Это вселенский скандал! "Пик демократии" в год, когда Сталин вырезал миллионы невинных...

-- Дорогой коллега! Время скандалов осталось в шестидесятых. Ныне у американских советологов, как и у славистов, скандалов не бывает. Тем более вселенских. Докладчику зададут вопросы. Простые. По тексту. Распространенный вопрос уже подозрителен. Воспринимается как нежелательное выступление. Тем более что докладчик был в сфере своего исследования весьма доказателен...