На островах имени Джорджа Вашингтона - [15]

Никто не мог понять, какой бес укусил княжну. Мария была счастлива. Обвенчались в протестанском соборе. "Свадьбы устраиваются на небесах", -- со вздохом твердила родня и дарила чудом спасенные при бегстве кольца и броши.

Боже, как была разгневана Мария, когда ее Джордж вдруг вышел в отставку. И сообщил об этом так, будто одарил ее чем-то. Она обозвала мужа самым злым и ядовитым выражением, которое осталось от России: "Отставной козы барабанщик." Он, наверное, оскорбился бы, назови она его отставным козлом. Но "отставной козы барабанщик"?! "Она мила даже в ярости" -говаривал Джордж друзьям. "Отставной козы drummer", -- повторял он на свой английский манер и хохотал до слез.

И тут она узнала, что рухнула Британская империя. Она услышала об этом после беспорядков в Палестине, о которых писали все газеты и где погиб брат мужа. Без Индии, без Палестины, да какая же это Империя!

Она жила в испуге, стала неуживчивой, раздраженной. Что, если снова придется бежать с одним несессером, как тогда? Радоваться эмигрантским бумажкам? Да и кто их примет, вечных беженцев?

Что оставалось делать? Завести ребенка, настоял Джордж. Родился мертвый ребенок. Это уж была беда. Появился суеверный страх, не оставлявший Марию. Она родилась в мертвой Империи. Вышла замуж за мертвую Британскую империю. И вот родился мертвый ребенок. Это кара свыше...

Осталось одно: уйти в работу с головой. Мария водила туристские группы, позднее сопровождала французских государственных мужей и была тут незаменима: говорила на шести языках. На одном из дипломатических раутов, переводя с французского на русский, познакомилась и с советскими дипломатами. Ее заметили. А как ее не заметить, двухметровую, по-русски ширококостную переводчицу, которая вышагивала по паркету походкой профессиональной балерины, носки ног враскидку, а однажды, на какой-то вечеринке, закинула на спор ногу выше головы.

На одной такой вечеринке, которые после войны и у советских назывались "парти", познакомилась с женой второго секретаря посольства, милой хохотушей, оставшейся и в Париже простодушной фабричной девчонкой. Учила ее языкам, водила к себе, расспрашивала о жизни там и вскоре съездила туда личным переводчиком Президента Франции Помпиду.

Тогда-то и открыла для себя, что имеет дело с новым дворянством, у которого все на свете свое. Отдельное ото всех прочих. Свои поставщики. Свои новые дома. Отдельные магазины, особые отделы в ГУМе, номерные дачи на Черном море. Парти не беднее, чем в Париже, Риме, Лондоне. Она стала читать газеты внимательно, как никогда. И ахнула: Россия снова в Польше. Снова в Прибалтике. Шагнула даже в Эфиопию, где раньше и духа русского не было. Разве лишь такие скитальцы, как Николай Гумилев, заскакивали... А теперь всюду дипломатические миссии, всюду советники... Только вот почему-то по московскому радио поют: "... И Африка мне не нужна... " Ну, это просто дымовая завеса. Ширма с голубками мира Пикассо... И пришло остро, как в детстве. Озарением: "Так это же подлинная Империя! Пускай советская... Советская, антисоветская! Слова, слова, слова... Возродилась Русская Империя, которая заставила с собой считаться весь мир. Вот она, реальность! Конечно же, эта посольская челядь... это, извините, новое дворянство... Их манеры... Да, но ничего, с годами манеры выработаются. Какие нравы были у думских бояр, таскавших друг друга за бороды. Выработаются манеры".

Советская империя в ее глазах больше не висела над океанами, как воздушный замок. Как "Летучий голландец" с мертвой командой. Империя стала материально осязаемой. Теперь она мечтала быть причастной к советской Империи. Нет-нет, возращаться туда она не собиралась. Дураков нет! Она слышала об участи дворянства, которое после второй мировой отправилось к родным пенатам. Навсегда -- ни в коем случае, но как-то сдружиться с новым дворянством, стать нужной, своей, пусть даже почти своей. Это стало мечтой, с годами -- навязчивой мечтой.

Даже свадьба с престарелым маршалом королевских ВВС, под командой которого служил ее первый муж, не развеяла мечты, тем более что прославленный маршал вскоре почил в бозе, оставив вдове пенсию, замок в северной Англии и долги.

В конце пятидесятых рискнула посетить Россию сама. Без дипломатического прикрытия. И нашла в Москве своего "полуеврея Андрея", как она его называла с улыбкой. Диссидента, которого уже предупреждали на Лубянке, и он измечтался удрать от своей тюремной судьбы.

Последний муж был младше ее, бывают же такие совпадения, на двадцать семь лет, и она приготовилась к тому, что он растает, едва пересечет границу. Ничего подобного! Ее полуеврей Андрей оказался глубоко верующим католиком (куда полуеврея не занесет!) и решил, что не имеет права ее покинуть: "Она спасла меня от ГБ, от верной гибели".

И так бы они и жили на гостеприимных островах имени Джорджа Вашингтона, если б не ее идеи об обретенной Империи. Муж не чаял избавиться от советского паспорта. Она деликатно укоряла нетерпеливого мужа. В конце концов политические споры семью и доконали. Когда она касалась излюбленной темы, мужа начинало трясти, словно к нему подключили ток в пятьсот вольт. Сколько можно жить под таким напряжением. Обуглишься!