На островах дракона - [10]

Наш проводник — один из деревенских «стариков», то есть ему около сорока пяти лет, уважаемый возраст в здешних местах, где средняя продолжительность жизни не достигает 30 лет! К нам присоединяется Жорж, решивший заснять охоту и нагрузившийся посему кино- и фотоаппаратурой. Я же беру лишь один восьмимиллиметровый карабин; он слабоват, конечно, для таких громадных животных, но, надеюсь, его точность компенсирует недостаток калибра.

Таким образом, нас идет трое; поселяне не побеспокоятся до тех пор, пока буйвол не будет убит! К чему таскаться в такую даль? Опять же поверхность этих вулканических островов с бурной геологической историей на редкость камениста и обрывиста. Ходить по ней нелегко, особенно под экваториальным солнцем. Нам предстоит продираться сквозь непролазную чащу бамбука и крутые склоны, поросшие высокой травой, скрывающей повсюду предательские ямы.

Мы натыкаемся на множество свежих следов, на еще теплый навоз, но буйволов так и не встречаем. Они только что прошли и не могут быть далеко, но где? «Сейчас слишком жарко, должно быть, они поднялись выше», — уверяет проводник. Но едва мы добираемся туда, с превеликими трудностями продравшись через частокол бамбуковых зарослей, он с не меньшей уверенностью заявляет, что они спустились на водопой или решили попастись в саванне!

И вот на четвертый день после полудня, когда мы выбираемся из колючей рощицы, нас внезапно окружает треск ломаемых ветвей и тяжелый топот десятков копыт.

— Кербау! Стреляй! — кричит старик.

В просвете листвы, не шире полуметра, показывается, как мне кажется, плечо буйвола. Бах! Показывается второе плечо (или то же самое). Бах! И еще одно. Бах!

Треск стихает как по мановению волшебства. Бросаемся вперед.

— Ну и ну!

На траве рядком, как сигареты в коробке, лежат три мертвых буйвола. Никак не приду в себя. Жорж тоже.

— Встань сюда, сниму тебя, в позе Тартарена, — говорит он.

В тот же миг раздается хриплый рев, и кусты трясутся под напором стада. А у меня последний патрон. С ним не сдержать стада, тем более что в этой чащобе, где в двух шагах ничего не видать, трудно определить, сколько их. Во всю прыть мы несемся прочь и, отбежав на приличное расстояние, долго еще слышим, как эти огромные животные ходят вокруг тел своих собратьев и нюхают воздух. Через полчаса вновь воцаряется тишина.

— Ушли, — говорю я. — Идемте.

Сцена повторяется в точности до мельчайших подробностей. Едва доходим до места и успеваем перекинуться парой слов, как кустарник трещит от бешеного натиска невидимых буйволов, недвижно поджидавших нас в засаде. Несомненно, один из подстреленных буйволов — вожак, и стадо не хочет уходить без него.

На сей раз мы удаляемся и долго пережидаем в стороне. Буйволы, кажется, ушли совсем, но, чтобы убедиться в этом, несколько раз еще громко кричим. Листва неподвижна.

— Можешь идти, их нет! — зовем мы старика, осторожно держащегося на расстоянии.

Он подходит, улыбается при виде здоровенных зверей, склоняется к ним и вдруг вскакивает, заикаясь от волнения.

— В чем дело?

— У него… у него… там! — и он показывает черным от резания табака пальцем на ухо самого меньшего.

На ухе у буйвола явственно виден надрез, который часто остается у зверей от зубов после драки.

— Ухо немного надорвано, ну и что? Ничего удивительного, гляди: вон у большого самца то же самое, — отвечаю я.

— Нет, туан, это не случайный порез, а клеймо хозяина! Ты убил домашнего буйвола!

— Ну знаешь! Это уж слишком! Мало того, что четыре дня ты нас таскаешь по джунглям, ты еще наводишь нас на стадо домашних буйволов! Ты сам во всем виноват, мы же не знаем местности…

— Нет, туан, я не виноват. Остальные дикие, а этот буйвол принадлежит одному человеку из нашей деревни, он убежал от него года два назад.

В самом деле, названный буйвол не только меньше по размерам, но и светлее двух других — те почти черные. Может, старик и прав. Но мы очутились в хорошеньком положении! Я пробую поразмыслить:

— Ничего не поделаешь, раз этот буйвол все равно потерян, уж лучше мы вернем его хозяину мертвым, чем…

— Нет-нет, туан. Ни в коем случае не говорите об этом в деревне — это будет такой позор для меня, ведь мы с его хозяином на ножах, и тот подумает, что я подговорил вас застрелить буйвола, и начнет мне мстить.

Вот тебе и раз! Ни с того ни с сего оказываемся втянутыми в местную вендетту! Однако не заставлять же три тонны мяса гнить под солнцем. Но старик умоляет нас ничего никому не рассказывать, крупные слезы текут по его обветренным щекам, и он предсказывает нам тысячу неприятностей с хозяином этой проклятой скотины. Но главный козырь он приберегает к концу:

— Вот увидите, он заставит вас заплатить за него…

Вот как! Это он должен заплатить за то, что мы нашли его буйвола. Тем не менее старик прав: зная обычаи жителей Сокнара, не приходится сомневаться, что владелец животного не упустит случая содрать с нас денежки.

— А сколько стоит буйвол?

— Такой большой что-нибудь около пяти тысяч рупий…[10]

Этого только не хватало. У нас всего рупий на семьсот пятьдесят тысяч старых франков, рассчитанных на два года пребывания в Индонезии вчетвером. Самое время бросаться деньгами! Старику лучше знать своих земляков, и в конечном итоге, наверное, для всех спокойнее замять это дело.