На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта, 1939–1945 - [113]

Наше командование пыталось вычислить направление следующего броска: на запад к Дрездену – Лейпцигу? К Эльбе? Или на юг, в стратегически важный промышленный регион – в Моравию через Остраву и дальше в Чехословакию? Мне скоро пришлось убедиться в том, что русские командиры очень многому научились с тех времен, как я уехал из России в начале 1942 г.: стратегическое планирование наступлений находилось у них теперь на высоте, как и организация снабжения.

Пока мы находились на марше, начиная с раннего утра 10 февраля к нам в качестве нового дивизионного командира прибыл генерал-майор Вернер Маркс. Я немного знал его по Северной Африке, где он заслужил за храбрость Рыцарский крест, однако выбыл из строя по причине серьезной тропической болезни до начала 1944 г., а затем, уже как командир 1-й танковой дивизии в России, удостоился дубовых листьев. Затем он снова тяжело заболел. Меня не очень-то радовала перспектива служить под началом Маркса. Его считали человеком заносчивым, жестким и даже беспощадным в плане выполнения приказов.

Этими качествами он напоминал фельдмаршала Шёрнера, командующего группой армий «Центр», в зону ответственности которой мы передислоцировались. Шёрнер, как и Роммель, в Первую мировую войну удостоился «Пур-ле-Мерит» на Итальянском фронте. Поговаривали, что он всегда завидовал карьере и популярности Роммеля. Похоже, он стремился сыскать высочайшей признательности путем исключительной жестокости и любой ценой добиться успеха. Шёрнер был печально знаменит проведениями так называемых «летучих трибуналов под бой барабанов». По приказу Гитлера он взялся искоренять в зародыше любые проявления или намеки на такие явления, как пораженчество, дезертирство, нежелание выполнять приказы или симуляция. Приговор был один – смертная казнь, и обжалованию он не подлежал. Напротив, специально отобранные военные судьи, сопровождавшие расстрельные команды, выносили смертные приговоры и немедленно приводили их в исполнение, даже не сообщая об этом командиру, не говоря уже о том, чтобы выслушать его мнение.

Через несколько недель и мне тоже пришлось столкнуться с одним из таких «летучих трибуналов под бой барабанов».

Я отправил одного из своих лучших фельдфебелей, неоднократно удостаивавшегося высоких наград командира противотанкового взвода, в тыловую мастерскую с двумя водителями, чтобы пригнать на передовую ремонтировавшиеся там тягачи. Я велел ему проделать все по-быстрому, так как нам были очень нужны эти машины. Он послал связного сказать мне, что прибудет на следующее утро. О том, что случилось потом, срывающимся голосом, в слезах рассказал мне водитель:

– Убедившись, что последнюю машину доделают ночью, мы сидели вместе в маленькой гостинице, ели свои пайки и говорили о будущем – о доме и о тому подобных вещах, о которых говорят солдаты. Вдруг дверь распахнулась и в помещение влетел штабной офицер с военными полицейскими: «Я главный военный судья и действую под непосредственным начальством фельдмаршала Шёрнера. Почему вы прохлаждаетесь тут, когда на фронте храбрые солдаты рискуют жизнью?»

Наш взводный ответил: «Командир моего полка, полковник фон Люк, приказал мне доставить на фронт бронетехнику, которая тут ремонтируется. Работу обещали закончить ночью. Утром мы сможем отправиться на передовую».

Военный судья: «Где у вас приказ?» Ответ: «Мой командир отдал мне его на словах». Судья: «Это нам известно, так говорят все, когда хотят выкрутиться. Именем фюрера и властью, данной мне командующим группой армий “Центр” фельдмаршалом Шёрнером, я приговариваю вас к расстрелу за доказанное дезертирство».

«Да это просто невозможно! – воскликнул наш взводный. – Я прошел всю войну на фронте. Посмотрите на мои награды».

Судья: «Однако теперь, когда стало особенно тяжело и каждый человек нужен на передовой, вы решили увильнуть, так? Приговор будет приведен в исполнение».

И тут военная полиция схватила нашего взводного и расстреляла прямо в саду за гостиницей.

Водитель с трудом продолжал:

– Затем нам пришлось похоронить его под надзором военной полиции. – Дезертирам запрещено ставить кресты на могилах. – Потом судья исчез так же быстро, как и появился.

Несмотря на то что шел бой, я связался с дивизионным штабом, кипя яростью, доложил о невероятном событии. Потребовал назвать мне имя военного прокурора с тем, чтобы я мог выдвинуть против него обвинения.

– Это едва ли будет возможно, – ответил мне один из офицеров. – Наш дивизионный командир, генерал Маркс, полностью одобряет меры Шёрнера.

Я был сражен – до чего мы дошли!

– Боже правый, одного из моих лучших взводных командиров расстреляли ни за что ни про что, и никто не будет за это отвечать? Я представлю письменный рапорт и буду настаивать на том, чтобы военный судья был найден.

Ход событий на фронте и трагическая развязка не позволили добиться справедливого возмездия за чудовищное злодеяние. Мои ребята из ремонтной роты по меньшей мере смогли поставить крест на могиле с фамилией фельдфебеля и номером части. Я сообщил родителям, что их сын принял смерть солдата, «исполняя свой долг».

Конечно, имели место признаки разложения, особенно там, где русские прорывали оборону, и потоки отбившихся от своих частей солдат бежали куда глаза глядят, чтобы не попасть в плен, или же пытались найти свои подразделения. Обстановка оказывала громадное психологическое воздействие, особенно на стариков, призванных в фольксштурм, и на мальчишек по 14 или 15 лет, которых бросали на врага с противотанковыми гранатами или фаустпатронами. Никто из них не имел никакого опыта и никакого иного желания, кроме одного – спастись.