На острие меча - [6]

Еще один снаряд вошел в землю где-то далеко позади, но взрывная волна все же достигла офицеров, обдав пылью и холодом смерти. При виде отступающего противника испанские бомбардиры, кажется, совершенно забыли о счете снарядов и палили ему вслед с такой сатанинской яростью, словно кто-то сумел убедить их, что бой этот — последний и что пальбой своей они похоронят всю армию.

— Потому и рад видеть, что завтра утром опять представится возможность сразиться на дуэли. Все с тем же виконтом де Морелем. Почти стихи, а, барон? Жаль, Сирано де Бержерак не слышит — оценил бы.

— Вы знакомы с этим злоязычным рифмоплетом? — слабеющим голосом спросил барон, забыв на какое-то время о Мореле.

— С мушкетером Савиньеном Сирано де Бержераком я имел честь встречаться под стенами Арраса. Я тогда служил в роте королевских гвардейцев. Но мы были друзьями. Поэт и дуэлянт — редкое сочетание. Лично меня оно вполне устраивало.

— Презренный поэт и не менее презренный дуэлянт, — процедил Вайнцгардт. — Можете мне поверить.

— Но верю и тому, что слышал и видел во время осады крепости Аррас [2].

— Неужели и там не нашлось шпаги, которая проткнула бы глотку этому бездарному пииту?

— Шпаг хватало. Не оказалось той, достойной глотки поэта, — заметил д'Артаньян, не желая выяснять, откуда у саксонца столько злобы на Бержерака.

Де Морель все еще сидел на борту полуразрушенной, с перебитыми колесами артиллерийской повозки и ждал их приближения.

— Приветствую истинного героя Дюнкерка! — поспешил к нему д'Артаньян и не видел, как лейтенант Вайнцгардт вдруг резко осел и, пройдя несколько шагов на коленях, словно все еще пытаясь догнать мушкетера и сказать ему что-то очень важное, упал в высокую, уже основательно увядшую траву.

— Неужели вся эта кровь — действительно моя? — пробормотал он, потянувшись взглядом к небу. — Когда же меня так ранило? И в отношении Сирано я тоже несправедлив. Не-спра-вед-лив…

Словно предчувствуя что-то неладное, д'Артаньян оглянулся и с удивлением отметил, что Вайнцгардт исчез. На склоне, где он оставил драгуна, не было никого, кроме раненой, с развороченным брюхом лошади, которая все еще призывно ржала, напоминая о выстреле милосердия — последней милости артиллеристов, которым она долго и преданно служила.

Правда, по дороге, извивающейся у подножия возвышенности, неспешно пылила сильно поредевшая колонна волонтеров-пехотинцев. Однако мушкетеру не верилось, что Вайнцгардт успел спуститься к ней и затеряться среди солдат.

— Ждите меня здесь, виконт! — крикнул он де Морелю и, путаясь в траве, побежал назад, стараясь следовать по им же проложенному следу.

Саксонец лежал в небольшой лощине, в шатре из цветов и трав, и ветер посыпал его лицо разноцветьем листвы и полуистлевших стебельков.

«Какая изысканная смерть! — мелькнуло в солдатском сознании мушкетера. — Идеальная могила воина. Даже погибающийконь — рядом».

Но Вайнцгардт все еще был жив. Взвалив его на плечи, д'Артаньян поспешил вниз. Кто-то из отставших от колонны пехотинцев бросился ему на помощь.

Еще через несколько минут барон фон Вайнцгардт лежал на груженной фуражом повозке, увозившей его в лазарет.

— Вы, граф? — узнал он д'Артаньяна, придя на несколько минут в себя.

— Клянусь пером на шляпе гасконца.

— Вернулись и спасли?

— Обычная дань вежливости.

— Нет, вы все же вернулись… И спасли. Я запомню это, — успел произнести барон, прежде чем снова погрузился в блаженное беспамятство. — Да, кстати, где моя сабля?

Д'Артаньян огляделся вокруг. Сабли не было и быть не могло. Он даже не помнил, лежала ли она где-нибудь рядом с раненым там, в «идеальной» полевой могиле.

— Не огорчайтесь, барон. Вашу саблю привезут на повозке. Вместе с позабытыми саблями многих других драгун.

— Какая изощренная месть! — озорно сверкнул глазами саксонец, теряя сознание.

5

Виконт де Морель был поглощен какими-то своими мыслями. Мушкет он нес на плече, как дубинку, а вот шпаги у него действительно не было — на этот раз Вайнцгардт оказался прав. Жаль только, что ему не дано было насладиться своей правотой. Впрочем, шляпы у виконта тоже не наблюдалось. Да и плащ казался настолько изодранным, словно де Морель несколько километров пробирался терновником.

— Но не так же быстро, мсье де Морель! — устал догонять его д'Артаньян. — Вы же видите: на ваш темп равняется вся армия. Не поспешили бы вы от стен Дюнкерка, вся она еще находилась бы там.

— Те, что отступили первыми, уже далеко впереди, — угрюмо заметил де Морель в свое оправдание.

— Не сомневаюсь.

В эти минуты худощавый, смуглолицый виконт напоминал мальчишку, решившего сбежать на войну и одевшегося по этому случаю в какое-то отрепье, выброшенное настоящим мушкетером его величества.

— И прошу запомнить: я не потерплю разговоров в таком духе в присутствии других мушкетеров. Не говоря уже о гвардейцах.

— Слава Богу, виконт, а то я уже решил было, что вы не способны реагировать ни на какую шутку своего храброго земляка.

Этот юноша давно потрясал д'Артаньяна строгостью оценок и суждений. Он был неподражаемо сух и суров в обращении с каждым, кто пытался хоть как-то подшутить над ним или хотя бы пошутить в его присутствии. Это свойство характера виконта просто-таки умиляло испытанного в насмешках и подковырках тридцатилетнего мушкетера.