На острие меча - [16]

— Она повторяется, Форе.

— Филов достаточно интеллигентен, чтобы не допустить этого. Он обуздает Стоянова. Да и Павлов не бог. Над ним стоят военные, новый министр Михов не жалует полицию и добивается, чтобы большую часть политических дел передали Костову в контрразведку.

— Филов? Что ты знаешь о нем, Форе?

Сам Пеев слишком хорошо представлял себе образ мыслей господина профессора Филова. Когда-то почти дружили. Общая страсть к археологии. Богдан Филов чрезвычайно ценил монографию Пеева «Беглый взгляд на прошлое Пловдива». Вот она, стоит на полке. Такой же экземпляр пылится в библиотеке Филова. Став премьером, он свел на нет прежнее знакомство, и если, скажем, Говедаров «левел», то глава правительства «правел» столь стремительно, что в деле уничтожения коммунистов мог дать сто очков вперед самому Стоянову. Ему принадлежала фраза оброненная год назад в одной из последних бесед с Пеевым: «Счастье, коллега, что заблуждения ваши рассеялись, словно туман. При мне Болгария избавится от коммунистов до конца. Я не сторонник терапии, я — хирург».

С тех пор Пеев больше не был принят господином премьером. Филов вычеркнул из памяти все: взаимную симпатию ученых, лестные отзывы, данные им о книге, восторженную статью в журнале по поводу открытия надписи в горах близ села Ситово. Говедаров, и раньше относившийся к Филову с брезгливым презрением, назвал его шлюхой, забывшей стыд в немецкой постели. У него был неведомо как и от кого попавший ему в руки документ о платном сотрудничестве Богдана Филова с отделением гестапо в Софии.

— Ты видишься с Филовым, Форе?

— Чрезвычайно редко. Иногда он вызывает меня по делу.

— Упаси тебя господь задавать ему вопросы о политике.

— Ты думаешь?..

— К сожалению, я уверен, Форе.

— Но мне доверяют. Министр войны Михов настоял, чтобы меня ввели в Высший военный совет и сделали советником короны по военно-юридическим вопросам. Без благословения Филова это не было бы возможным.

— Тем более. Берегись Филова и береги его расположение.

Каламбур вышел не бог весть каким, но оба улыбнулись. Дорожки Борисова сада, где они, прогуливаясь, вели разговор, были покрыты легким, быстро тающим снегом. Капризные в Софии зимы. Утром — мороз, к обеду — жаркое солнце, вечером — дождь. Плащ Никифорова с золотыми генеральскими погонами потемнел от влаги, от него под лучами шел парок.

Пеев любил эти прогулки, редкие, как все в нашей жизни, что приносит удовольствие. К сожалению, так уж устроено: судьба красит бытие черными и белыми полосами. Черные — потолще, белые — поуже.

А сейчас какая полоса?

Пожалуй, белая.

Пеев прищурился, поглядел на небо. Почти голубое. Капризы зимы. Расставшись с Никифоровым, пошел не спеша, сворачивая с улицы на улицу, выбрался к собору Александра Невского, остановился, залюбовавшись. Поразительная, какая-то внеземная красота линий чаровала; белое и золотое — стены и купол… Александр Невский разгромил германских завоевателей, шедших на Русь с огнем и мечом. Болгарский народ по стотинке собрал средства на храм, именем Невского нареченный. Символика? Не только. Скорее, одна из зримых черт, говорящих о братских узах, сближающих славянские государства. Вопреки ориентации двора, вопреки политике Филова; всем этим гешевым, стояновым и костовым вопреки.

Дома Елисавета возле обеденного прибора положила несколько писем. Два были от Янко из Каира, одно — длинное, с берлинскими штемпелями на конверте — от Александра Георгиева.

Георгиев писал, что «Гитлер ведет пропаганду близкого решающего удара против СССР, но население Германии уже не верит ему». Любопытно. Надо передать в Центр. Интересно и другое: «В городе Вицлебене есть большие склады продовольствия и горючего. Английская и американская авиация бомбят жилые кварталы. Вокзалы в Берлине, Мюнхене, Кельне, а также индустриальные районы Рурской области нападению не подвергаются, и движение поездов между этими пунктами, как и между сотнями других, не нарушено. Военные заводы работают (самолеты не бомбят их); они производят вооружение и оборудование для фронта».

Сообщение перекликалось с известиями, сообщенными Никифоровым во время разговора в саду. Министр войны генерал Михов, сменивший опального Даскалова, недавно ездил на Восточный фронт и в Берлин. Встретился с Гитлером и вернулся в полном восторге. На закрытой пресс-конференции в министерстве убеждал доверенных журналистов, что Германия полна сил и союзная авиация не добивается успеха массированными налетами. После конференции конфиденциально поделился с членами Высшего военного совета другим: фюрер проявил недовольство существованием в Болгарии либеральных политических течений и отсутствием ограничений для евреев. Михов подсказал Филову проект: выселить 40 тысяч евреев в Польшу, «национализировав» их имущество и обратив его на снаряжение новых дивизий. Филову проект понравился, и он поручил юристам подготовить указ и представить его на подпись царю. «Две проблемы будут решены, — сказал Михов. — Еврейская и финансовая». Никифоров спросил: «Почему в Польшу?» Михов не стал скрывать: «На территории генерал-губернаторства имперский министр Франк устроил для иудеев резервации. Особого рода, конечно. Вы понимаете? Впрочем, это не наше дело, господа, не так ли?»