На острие луча - [5]

— Я ищу Фила, — робко сказала она.

Я подал ей стул, усадил и вдруг заметил, что глаза ее наполнились слезами. В полном недоумении смотрел я, как она вытирает их платочком, и не знал, что делать. Наконец она справилась со своим волнением и сказала:

— Я Лавния, супруга профессора Бейгера. Я заклинаю, я умоляю вас! Помогите вернуть мне мужа, а детям отца.

— Но почему вы обращаетесь ко мне?

— Ах, я в таком состоянии, что цепляюсь за соломинку. Я только что была в учреждении, но там никто ничего не знает. Все в замешательстве. Марлис сказал, что, якобы, вы можете спасти профессора. Помогите! Я так несчастна!

Из фарфоровой фляги я плеснул в стакан яблочного сока.

— Выпейте. Вы просто не заметили иронии в словах Марлиса. Но я действительно говорил, что Бейгера можно спасти. И знаете, я займусь этим. Да, займусь!

Не знал я тогда, какие неимоверные трудности и смертельные опасности возникнут на моем пути.

— О, вы благородный человек! — встрепенулась Лавния.

— Я просто человек. Скажите, вы в курсе работ профессора?

— Нет. Физикой не увлекалась и жалею об этом. Я модельер по части одежды.

— Но, возможно, Бейгер что-нибудь говорил? Порой даже одна фраза много значит.

— В домашней обстановке он о своих заботах молчал. Подолгу засиживался у себя в кабинете, все писал, чертил. Вот со старшим сыном иногда беседовал, доказывал ему что-то, объяснял, но из их бесед я не понимала ничего. Мой бедный мальчик! Уже две недели, как он сорвался с гимнастического снаряда, с брусьев. В больнице лежит с сотрясением мозга. От него сейчас тоже ничего не узнаешь. Несчастье за несчастьем! Скажите правду, где Бейгер? Его не похитили?

— Разумеется, нет. Вы все узнаете, когда я сам уверюсь в своих предположениях. Вот еще что. У профессора сохранились его бумаги?

— Никаких. Все написанное он уносил в учреждение, а брошенные в корзину черновики я сразу же сжигала после его ухода. Кто же знал, кто? И сегодня вот сожгла.

— Да-а! Ну ладно. Оставьте мне адрес. Я зайду к вам. И будьте спокойны.

После ухода Лавнии я доел брынзу, запил соком и прилег на кушетку. Значит решено. В космос. Со сверхсветовой. Работы впереди — я только зажмурился и покачал головой. С чего начинать?

И тут я почувствовал острую необходимость иметь близкого друга и помощника. В космосе безусловно веселее вдвоем, а главное, работа по подготовке пошла бы быстрее.

Помощник нужен идеальный, беспредельно верящий мне. Но где найти такого? Я вспомнил сотрудника, поступившего в лабораторию незадолго до моего ухода. Утром я его подкараулил у входа в учреждение, отозвал в сторону и для начала поинтересовался, есть ли сдвиги в поисках профессора.

— Никаких! — ответил он. — Затор! Штиблеты и расческу, после ничего не обнаружившей экспертизы, отдали в музей, корпусы аппаратов и генераторов утащили в подвал. Ну, а сейф пока пустует.

Боясь сразу отпугнуть его путешествием в прошлое и сверхсветовой скоростью, я напомнил ему о последней статье в научном журнале и заметил, что атом можно увидеть и что ядроскоп уже построен. Он отшатнулся от меня и замахал руками, будто на него налетел осиный рой:

— Что вы! Что вы! Это совершенно невозможно. Не-е-возможно. Как только величина предмета окажется меньше длины световой волны, последняя не в состоянии обрисовать контуры предмета. А размеры атома слишком малы по сравнению с длиной световой волны.

— Можно использовать другой принцип, — ответил я. — Волны тяготения, после того, как они обрисуют атом, превратить в видимый свет.

— Это, извините, абсурд. Их энергия так неуловимо мала, что практически они нигде не применимы. Другое дело, тяготение в космосе, где огромные массы, а то волны… в этом-то объеме…

Он нервно захихикал и даже отказался зайти ко мне вечером посмотреть в ядроскоп, считая его небылицей. «Вы шутник, Фил», — были его последние слова.

Почему же люди шарахаются от моих идей и рассуждений? Я сделал еще несколько попыток найти помощника. И все безуспешно. Никто мне не верил. Я было приуныл, но со свойственной мне изобретательностью — учтите, это не хвастовство — быстро нашел выход из положения. Шаг, признаться, отчаянный, но лично я ничем не рисковал. Просто нужно приобрести древнеегипетскую мумию, оживить ее, дать ей в короткий срок должное образование, провести, если потребуется, психологическую обработку и идеальный помощник готов. Уж этот-то египтянин, попав из своей древней жизни в нашу, увидев своими глазами чудеса нашей техники, безусловно поверит мне. Иначе и быть не может. Но не всякая мумия могла меня удовлетворить. Мне нужна была мумия с мозгами и внутренностями, пусть высохшими, но сохранившимися на своих местах. Это непременное условие. Стоит какому-нибудь органу разложиться, и оживление не удастся, а если и удастся, то получишь калеку или парализованного. В успехе я не сомневался, потому что много времени уделял изучению, пожалуй, самой трудной, ответственной и благородной науки — биологии. Человек накопил громадные запасы знаний, проникнув в глубь атома и в мир галактик, а сам себя знает весьма поверхностно. Вся современная медицина лишь первый шаг на длинном тернистом пути познания тайн жизни, которому нет конца.