На острие луча - [2]

Зазвонил телефон. Начальник «второй» снял трубку и, послушав, прикрыл микрофон ладонью.

— Это Бейгер. Спрашивает точное время. Говорит, все часы вышли из строя.

Марлис вскочил.

— Подожди. Я сам побегу и предложу ему свои ручные часы. Бейгеру без них нельзя.

Он быстро-быстро засеменил к дверям.

Замечу, что профессор Бейгер — человек со странностями. Конопатый, вечно в меховой шапчонке, он до невозможности серьезный, такой серьезный, что не умеет шутить и радоваться. Лишь раз я видел его слабую усмешку, это когда Марлис в глубоком раздумье вместо своего затылка почесал затылок подвернувшейся уборщицы и у него тут же родилась какая-то идея. Профессор — человек необщительный. К нему не подступишься. Все знали, что у него могучий, цепкий ум и что он работает над изобретением экстра-класса. А вот над каким именно — никто не знал. Даже директор. Лишь я один смутно догадывался о работе Бейгера по нечаянно оброненным скупым словам его, по смятым выброшенным эскизам, в общем, по разным мелочам. Необходимые узлы и детали изготовляли по его заказу в нашей мастерской. Бумаги свои он хранил в личном сейфе, с ключом от которого никогда не расставался.

Вот с ним бы я наверняка отлично сработался, но подружиться, да что там, даже поговорить и то не мог. Скала, а не человек. Ему верят, его ценят, создают все условия для работы. А мне? Как беспризорник в чужой квартире — всем мешаю. Только и слышу: «Куда полез? Не трогай! Тебя не спрашивают». Тяжело. Профессора даже за глаза зовут уважаемый да почитаемый, а меня в глаза пустозвоном. За что, спрашивается? Может, я ничуть не глупее его. Может, пустозвон-то не я, а они все.

Вернулся Марлис и торжественно поднял руку, показывая рубцеватый след от браслета часов.

— Взял! И даже спасибо сказал. По-древнегречески.

— По древне? — переспросил Кнехт, помощник Марлиса.

— По древне.

Это слово зацепило всех, и зашел разговор о минувших столетиях. Побывали в каменном веке, заглянули в Вавилон и остановились на второй Пунической войне.

— Да, — сказал Марлис, поглаживая соленоид, — интересно все это. Не пожалел бы своей индийской вазы, чтобы взглянуть, как великий Ганнибал переправлялся через Рону. Но, — он сморщил нос, — человечество никогда не увидит свое прошлое, м-да… О нем можно судить лишь косвенно по археологическим находкам, да по сохранившимся документам.

Я не мог удержаться и чрезвычайно вежливо спросил:

— Вы серьезно, Марлис, в это верите?

Он пренебрежительно усмехнулся:

— Разве можно увидеть сейчас живого… ну скажем, Ганнибала, от которого, неизвестно, остался ли прах?

— Почему бы и нет, — ответил я. — При желании можно увидеть настоящего неподдельного питекантропа.

— Уж не машину ли времени ты изобрел?

В словах его зазвучала неприкрытая издевка. Но я хладнокровно ответил:

— Машина времени — это чистейшая фантазия и никто изобретать ее не собирается. Увидеть прошлое можно другим способом.

— Интересно, каким же?

Все открыто смеялись мне в лицо, но я невозмутимо продолжал:

— Мы свыклись с мыслью, что путешествовать разрешено природой только из настоящего в будущее. А я утверждаю, что путешествие возможно и в обратном направлении, то есть можно увидеть самого себя в годовалом возрасте, и бабушку свою, когда она еще плакала в пеленках, и переправу Ганнибала через Рону и если хотите, пещерных людей. Почему я вижу всех вас? Волны света разных длин и частот, отразившись от ваших тел, воспринимаются моими глазами. Энергия волн дает импульс в зрительный центр головного мозга и воспринимается моим сознанием, то есть я вижу ваше изображение. Видит вас также и вон та порхающая птичка. Гляньте в окошко. Не надо, улетела уже. Этот же отраженный свет уносит в пространство, в бесконечность и ваш образ. Настроившись на эти волны специальной аппаратурой, которую можно создать, — да, да, можно — и, сообщив себе колоссальную скорость, намного превышающую скорость света, я буду преспокойно путешествовать в пространстве, и для меня время как бы потечет в обратном направлении. Обгоняя свет, я тем самым буду обгонять ваше изображение, излучившееся когда-то в космос, и улавливать его своей аппаратурой. Вы на земле будете стареть, а для меня молодеть. Сообщая себе все большую и большую скорость, я буду видеть жизнь такой, какой она была хоть год, хоть тысячи лет назад. Правда, люди будут бестелесны и немы, но я буду их видеть.

— Фу, какая чушь! — поморщился Марлис.

Остальные улыбнулись: «Ну и загнул?»

— Не чушь, а строгий математический расчет и железная логика физики, — вскричал я.

— Какая здесь физика, — вдруг строгим голосом сказал Марлис. — Каждый школьник знает, что скорость света — предел и никакое материальное тело, будь то ракета или простая молекула, не достигнут этой скорости, ибо в противном случае масса их станет бесконечной, что определенно невозможно. Сверхсветовых скоростей вообще нет в природе. Ты просто переутомился, нанюхался краски. Иди приляг, отдохни. На сигаретку.

А сам прекрасно знает, что я не курю. Я понял, что спорить с этими неучами бесполезно и, отшвырнув в сторону амперметр, направился к выходу. Никто не окликнул меня, только раздался чей-то шепот: