На острие красных стрел - [73]

Сколько живу — каюсь, корю себя за то, что не остановил его тогда, не приказал вернуться... Но ведь не было, казалось, никакой опасности, только с передовой иногда доносился стрекот автоматов.

Еще не затихли торопливые шаги Седых, как где-то рядом с домом хлопнула мина... От недоброго предчувствия до боли сжалось сердце, и я тут же выскочил на улицу. Володя лежал навзничь, над ним еще плавало темное облако, образовавшееся от разрыва мины. Осколок попал ему в голову, русые волосы обагрились кровью.

Я опустился возле него на колени. Плотно сомкнув веки, он тихо стонал. Лицо его становилось бело-мраморным.

— Володя... — окликнул я.

Он с трудом открыл глаза.

— Вот и все, — прошептал еле слышно. — Командир... Жаль, не успел дойти...

Я плакал навзрыд. И не один я плакал. Но больнее всех, наверное, было мне. Потому что из-за меня попал Володя Седых под осколки этой проклятой, единственной в тот день вражеской мины.

Нелепая смерть товарища буквально потрясла всех разведчиков. Когда хоронили Володю, не удержал слез и Алеша Шеховцов. Я слышал, как сказал он вполголоса, будто сам себе:

— Вот и не стало нашего «Есенина»...

Володя Седых действительно чертами лица своего да, наверное, и характера напоминал великого поэта. Еще и сейчас, иногда ночами я будто наяву слышу его мягкий грудной голос, читающий есенинские строки:

О Русь — малиновое поле

И синь, упавшая в реку, —

Люблю до радости и боли

Твою озерную тоску.

Утром 31 октября севернее населенного пункта Тисалёк разведгруппа Михаила Соловья вышла к бурной реке Тисе. Попыталась переправиться на восточный берег, но была сразу же обстреляна противником. Пришлось вести разведку наблюдением.

Несколько часов спустя добрался до реки и Алексей Шеховцов со своей группой.

Получив донесения от разведчиков, я доложил командиру полка о наличии сил противника и обстановке на маршруте Ньиредьхаза — Тисалёк. Прикрываясь небольшими арьергардами, немецко-венгерские подразделения поспешно откатывались к Тисе и занимали на ее восточном берегу заранее подготовленный рубеж обороны.

В первой половине следующего дня наш полк, достигнув Тисалёк, занял позиции у реки. Подразделения немедленно стали готовиться к форсированию. А меня вызвали к себе командир полка и начальник штаба.

— Что скажет нам разведка? — спросил И. Исаев, не поднимая своего взора от карты. — Какие силы на том берегу? Где у противника слабые места? Где легче будет форсировать?

Я доложил, что нам не удалось перебраться через реку и провести разведку в глубине обороны противника, что плотность его войск на том берегу очень высокая, слабых и вообще подходящих мест для форсирования нет.

— Ну и что ты предлагаешь? — Подполковник заметно сердился. — Может быть, попроситься к соседу и на его участке форсировать?

— Не знаю... — вырвалось у меня.

Исаев бросил карандаш на карту.

— Не ожидал от тебя... Плохо работаешь! У хорошего разведчика не может быть в лексиконе таких слов — «не знаю».

Кажется, командир полка умышленно бил по моему самолюбию.

— Ну, так что?

Подполковник ждал ответа. Наступила неприятная пауза.

Я был убежден, что любая попытка форсировать Тису в полосе нашего полка будет безуспешной и может привести лишь к неоправданным потерям. Но я знал и другое: что командир полка уже получил приказ преодолеть ночью водную преграду и первым это должен сделать батальон Мягкова.

— Возьму группу разведчиков и вместе с ротой Турышева переправлюсь на тот берег, — сказал я и не совсем уверенно добавил: — Попытаемся зацепиться...

— Нет! — повысил вдруг голос Исаев. — Сам не ходи! А то, чего доброго, останусь я совсем без глаз и ушей... И вообще брось эту привычку — самому везде лезть!

Я задумался: кого послать? Младший лейтенант В. Исаев недавно прибыл на должность командира конного взвода разведки. Хотя и храбрый человек, орден Славы имеет, но опыта у него еще маловато. Из самых надежных остался Шеховцов, но разве могу я его послать на верную гибель, чтобы и его смерть потом всю жизнь была камнем на моей совести... Нет, хватит с меня Володи Седых — Шеховцова не пошлю. Лучше сам...

— Все ясно? — спросил командир полка тем же высоким тоном.

Я ничего не ответил.

— Иди выполняй. И помни: за Тису с тебя тоже спрошу, головой ответишь...

Ушел я от командира полка с тяжелым сердцем. Недоброе предчувствие томило душу. Такого со мной еще никогда не было. Вышел из штаба и увидел, как мадьярка белье в корыте стирает, а пара диких голубей с удовольствием купается в лужице. «К теплу, значит...» Пока смотрел на этот мирный пейзаж, решил: буду набирать добровольцев на ночное форсирование! С ними пойду сам. И вдруг почему-то подумал: «Неужели убьют меня сегодня? И никогда больше не увижу купающихся в лужице голубей, ни голубого неба, ни своей далекой Родины?» Вспомнился Володя Седых.

Подозвав своего разведчика Дмитрия Кириллова, оказал:

— Отдай старшине. Я ночью с Турышевым на форсирование пойду. — И протянул ему свои документы.

Кириллов смотрел на меня непонимающе.

— А кто с вами?

— Со мной никто. Я один.

Брови на лице Димы вскинулись вверх.

— Все. Иди! — сказал я как можно строже.