На основании статьи… - [8]

Шрифт
Интервал

Он протянул Теплову руку с ладонью величиной с саперную лопату и представился:

— Степанов Константин Сергеич. Можно просто Костя. С моей следственной бригадой я тебя на Литейном познакомлю. Они нас уже час ждут. Мы по этому делу там работаем. Так удобнее. Все под боком. Подследственные рядом, вещдоки — там же, на складе. Паспорт с собой?

— А как же. Вот и ксива Союза журналистов. — И Теплов протянул Косте свое гордое красненькое с золотым тиснением удостоверение.

Степанов настороженно посмотрел на Кирилла Петровича:

— Ты чего это вдруг по «фене» заблекотал? «Ксива»… Кончай пижонить.

— Шутка.

— Тогда поехали.

Вышли из прокуратуры в падающий косой мокрый снег. Слякотно, холодно, грязно. Верхние этажи домов упирались в мрачное промозглое темно-серое небо, Под ногами хлюпало, и обшлага брюк тут же становились мокрыми и тяжелыми.

По Белинского дошли до Литейного проспекта. Из открытых дверей углового кафе-автомата тянуло теплом и прогорклым пережаренным маслом.

Уже в трамвае Кирилл Петрович спросил:

— Что же у вас там такого серьезного? «Фарца» — она и есть «фарца». Жалкая попытка вырваться из всеобщей привычной нищеты. Естественный молодежный протест…

Степанов аккуратно огляделся, подышал на запотевшее и промерзшее трамвайное окно, протер рукавом пальто согретую дыханием часть стекла и уставился на ползущий мимо заснеженно-мрачный Литейный проспект. Снова подышал на стекло, опять протер рукавом, расширяя себе возможность обзора. И, глядя в окно, сказал негромко, будто бы ни к кому не обращаясь:

— Ты только там этого не ляпни. А то сам загремишь по семидесятой, части первой — за антисоветчину…


Когда под черными крылами
Склонюсь усталой головой,
И молча смерть погасит пламя
В моей лампаде золотой…
Коль, улыбаясь жизни новой,
И из земного жития
Душа, порвавшая оковы,
Уносит атом бытия…

«С ума сойти, как цветисто, пышно, кокетливо!.. Поразительная безвкусица. А ведь когда-то, еще до Зойки, в той жизни, я восхищался всей этой «парфюмерией», млел, комок вставал в горле, разных дурочек окучивал такими стишатами…» — думал старик Теплов ночью перед бронхоскопией.

С вечера он еще задремал при помощи какой-то, как выражалась Зойка, «снулой» таблетки, а потом, в третьем часу, открыл глаза и уже не смог заснуть до самого утра. Трусил отчаянно: злокачественная или не злокачественная?.. Пронеси, господи. Все на часы посматривал — считал время, оставшееся до приговора.

Чтобы хоть как-то успокоить себя в ночи, стал вспоминать стихи забытых поэтов начала двадцатого века. Неведомым образом всплыли в раскаленной памяти Кирилла Петровича совсем стертые временем, когда-то завораживавшие его строки Иннокентия Анненского. Признаться, лет сорок в эти стихи не заглядывал. А вот, поди ж Ты, вспомнились… На нервной почве, что ли?

Были там, кажется, еще какие-то строки, но Кирилл Петрович даже и не попытался вспомнить их. Так неожиданно не понравились ему первые два четверостишья. Показались завитушечными, фальшивыми.

Однако под утро, когда сквозь огромное окно, затянутое плотной белой шторой, в палату стал просачиваться слабенький серенький рассвет, Кирилл Петрович великодушно простил Иннокентия Анненского и подумал о том, что он сам сейчас находится в таком взвинченном состоянии, когда ему никакие, самые потрясающие, самые любимые им стихи не смогут понравиться. И Анненский тут наверняка совсем ни при чем…


— Слушай, Кирилл… Ты не знаешь — вот этот «социал»… ну, который эмигрантам квартиру, страховку, денежку дает, проезд халявный… Если с человеком что-нибудь случается, всякие там штуки… вроде похорон — «социал» это тоже берет на себя? Или мы сами должны платить? — стараясь придать своему вопросу легковесно наплевательскую и небрежную интонацию, спросил Рифкат Шаяхметович Коган-Алимханов.

Кирилл Петрович увидел, как он снял майку-ночнушку и стал натягивать на себя дневную фуфайку с большим логотипом «Бавария-фильм», купленную, по всей вероятности, за пару евро на фломаркте, или попросту — на пятнично-субботней барахолке.

Кириллу Петровичу показалось, что вождь революции товарищ Ленин и отец всех народов товарищ Сталин, старательно выколотые на тощей груди Рифката, как-то нехорошо сморщились и откровенно заговорщицки подмигнули ему — Теплову. И тут же скрылись под черной фуфайкой.

— Понятия не имею, — чуть более нервно, чем хотелось, ответил Кирилл Петрович. — Тебе-то какое дело? Чего это ты о похоронах спрашиваешь?

Превозмогая разливающуюся по телу боль, Рифкат с трудом присел к столу, отхлебнул из кружки остывший утренний цветочно-ягодный чай, с отвращением отодвинул от себя тарелку с булочкой, куском ветчины, сыра и двумя кукольными порциями джема и масла. Отдернул штору, отвернулся к окну и сказал с грустной усмешкой:

— Это не я спрашиваю. Это все моя Полина интересуется…

Судорожно вздохнул и вдруг неожиданно, не по-стариковски, с отчаянной и подчеркнутой уголовно-блатной интонацией, высоким голосом запел старую жалостливую тюремную песню — не то времен «Сухаревки» Гиляровского, не то периода военного коммунизма и Леньки Пантелеева:

Позабыт, позаброшен с молодых, ранних лет,

Еще от автора Владимир Владимирович Кунин
Кыся

Роман В. Кунина «Кыся» написан в оригинальной манере рассказа — исповеди обыкновенного питерского кота, попавшего в вынужденную эмиграцию. Произведение написано динамично, смешно, остро, полно жизненных реалий и характеров.


Интердевочка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа

Перед вами — подлинная КЛАССИКА отечественного «диссидентского юмора». Книга, над которой хохотали — и будут хохотать — миллионы российских читателей, снова и снова не устающих наслаждаться «одиссеей» Иванова и Рабиновича, купивших по дешевке «исторически ценное» антикварное суденышко и отправившихся па нем в «далекую и загадочную» Хайфу. Где она, эта самая Хайфа, и что она вообще такое?! Пожалуй, не важно это не только для Иванова и Рабиновича, но и для нас — покоренных полетом иронического воображения Владимира Кунина!


Сволочи

Война — и дети...Пусть прошедшие огонь и воду беспризорники, пусть уличные озлобленные волчата, но — дети!Или — мальчишки, которые были детьми... пока не попали в школу горноальпийских диверсантов.Здесь из волчат готовят профессиональных убийц. Здесь очень непросто выжить... а выжившие скорее всего погибнут на первом же задании...А если — не погибнут?Это — правда о войне. Правда страшная и шокирующая.Сильная и жесткая книга талантливого автора.


Трое на шоссе

Мудрая, тонкая история о шоферах-дальнобойщиках, мужественных людях, знающих, что такое смертельная опасность и настоящая дружба.


Кыся-2

Продолжение полюбившейся читателю истории про кота Мартына.. Итак: вот уже полтора месяца я - мюнхенский КБОМЖ. Как говорится - Кот Без Определенного Места Жительства. Когда-то Шура Плоткин писал статью о наших Петербургских БОМЖах для "Часа пик", мотался по притонам, свалкам, чердакам, подвалам, заброшенным канализационным люкам, пил водку с этими несчастными полуЛюдьми, разговоры с ними разговаривал. А потом, провонявший черт знает чем, приходил домой, ложился в горячую ванну, отмокал, и рассказывал мне разные жуткие истории про этих бедных типов, каждый раз приговаривая: - Нет! Это возможно только у нас! Вот на Западе...


Рекомендуем почитать
Настоящая жизнь

Держать людей на расстоянии уже давно вошло у Уолласа в привычку. Нет, он не социофоб. Просто так безопасней. Он – первый за несколько десятков лет черный студент на факультете биохимии в Университете Среднего Запада. А еще он гей. Максимально не вписывается в местное общество, однако приспосабливаться умеет. Но разве Уолласу действительно хочется такой жизни? За одни летние выходные вся его тщательно упорядоченная действительность начинает постепенно рушиться, как домино. И стычки с коллегами, напряжение в коллективе друзей вдруг раскроют неожиданные привязанности, неприязнь, стремления, боль, страхи и воспоминания. Встречайте дебютный, частично автобиографичный и невероятный роман-становление Брендона Тейлора, вошедший в шорт-лист Букеровской премии 2020 года. В центре повествования темнокожий гей Уоллас, который получает ученую степень в Университете Среднего Запада.


Такой забавный возраст

Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.


Колючий мед

Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.


Неделя жизни

Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.