На основании статьи… - [12]
Сверху папочки — листок с графическим изображением человека в разрезе и процедуры введения крохотной видеокамеры в легкие пациента. Чтобы пациент знал — как он будет выглядеть изнутри. На этом же чертеже, в специальной графе, расписка в том, что он — «Herr Kirill Teplow» — дает свое полное согласие на эту процедуру. В чем собственноручно и расписывается. Так что с клиники взятки гладки. Хоть она, так сказать, и «университетская».
Если же вышеназванный «Herr» во время совершения данной процедуры случайно и откинет копытца — сердчишко не выдержит или тромбик оторвется и чего-нибудь там закупорит, то виноват в своей безвременной кончине будет только сам пациент. Вот, пожалуйста, смотрите: его личная подпись.
Правая же ладонь Кирилла Петровича была в теплой руке Зойки, идущей рядом с кроватью.
— Кирюша, миленький… Ради всего святого, прости меня… Я, конечно же, должна была появиться раньше, но… Спускаюсь в восемь в гараж, сажусь в машину — бак почти пустой… Пришлось смотаться на заправку. Да! Я привезла тебе последнюю почту — «Аргументы и факты», «Новую газету» и берлинскую «Европу-экспресс»… Потом почитаешь. Я их оставила на твоей тумбочке. Влетаю в палату, а этот Рифкат, с дивной и редкой фамилией Коган, говорит: «Только что увезли. Беги к лифту — догонишь…» Я и рванула, — бормотала на ходу Зойка.
Санитар вкатил кровать в специальный большой лифт. Поехали вниз.
— Спасибо, кисуля… — вяло ответил Кирилл Петрович. — Знаешь… Я, оказывается, когда-то в Ленинграде был знаком с этим Рифкатом… Очень давно. Еще до тебя… За пару лет до твоего появления. В шестьдесят третьем. Ты же возникла во мне годом позже, да?
— Я в тебе возникла со дня своего рождения на свет, — твердо сказала Зойка. — Ты просто понятия об этом не имел. И я, слава богу, многого про тебя не знала. Про всех твоих тогдашних профурсеток…
— Господи… О чем ты говоришь?!. — польщенно произнес Кирилл Петрович слабым и лживым голосом. — Мне через несколько дней — восемьдесят. Я старше тебя на одиннадцать лет…
Разговаривать становилось труднее и труднее. Очень хотелось закрыть глаза. Наверное, начала действовать та успокоительная таблетка, которую ему дали пятнадцать минут назад в палате. А будет еще и наркоз.
— Тем не менее, несмотря ни на что, ты превосходно выглядишь! Уж, во всяком случае, не на восемьдесят, — как обычно, сказала Зойка.
— Ну, да… Больше семидесяти девяти никто не дает. — Кирилл Петрович даже попытался улыбнуться Зойке, чтобы та прочувствовала его несгибаемое мужчинство.
Которого, честно говоря, в нем сейчас не было ни на грош.
— Довольно древняя шуточка, — презрительно ласково проговорила Зойка и на ходу погладила Кирилла Петровича по щеке. — Из клоунского репертуара цирка Чинизелли конца девятнадцатого века и телевизионной программы «Аншлаг» начала двадцать первого…
Лифт остановился. Черный санитар в дорогих очках, очень смахивающий на кого-то из африканских королей, выкатил кровать с Кириллом Петровичем в большой холл и направил ее в левый от лифта коридор. С нескрываемым интересом он зслушивался в незнакомый русский язык и наконец спросил на хорошем немецком:
— Откуда вы?
— Из Ленинграда, — ответила ему Зойка. — Из Санкт-Петербурга то есть…
— Прекрасный город! — восхитился санитар.
— Вы были там? — спросила Зойка.
— Нет. Я читал каталог одного бюро путешествий.
Он остановился у больших двустворчатых дверей с табличкой «Bronchoskopie», придвинул кровать Кирилла Петровича к стене, оставляя в коридоре широкий проезд еще для чьей-нибудь кровати, и сказал:
— Момент. Я спрошу у доктора…
Ох, черт побери…
Если бы можно было умереть, никого не мучая, не заставляя усталых и обессилевших любимых и близких возненавидеть тебя только за то, что ты все еще жив…
Если бы удалось сдохнуть, не страдая от невыносимых болей, раздирающего кашля, рвот… от неподвижности собственного разлагающегося тела… от застойных запахов пота, лекарств, дезинфицирующих смесей, испражнений и мочи, пропитавших постельное белье, матрас, занавески, салфетку на тумбочке у кровати… Воздух в палате, которым дышать невозможно!
Вот, пожалуйста, — и Александр Сергеич о том же.
Уж ему-то мы должны верить!..
Это про него лет полтораста тому назад Аполлон Григорьев туманно-пышно сказал: «Пушкин — это НАШЕ ВСЕ!» Теперь эту фразу в России горделиво пихают во все дырки по любому тухлому поводу.
К примеру: «Недра, дарованные нам Господом, — это НАШЕ ВСЕ!» Или…
Да ну их ко всем свиньям — эти многозначительно претенциозные примеры. Все у нас теперь заграничное. В любой лавчонке. Своего собственного ни хрена нету. Кроме недр. Собою, можно сказать, торгуем. Как трассовые поблядухи с почасовой оплатой…
…Если бы можно было отдать концы вот так, как сейчас — в идеальной чистоте, среди невиданной аппаратуры с экранами компьютеров разной величины, на которых остатки твоей собственной жизни таинственно вспыхивают и подмигивают, меняя цвета и формы…
…И еле слышный, симпатичный, обволакивающий мягкий говорок профессора, какая-то милая улыбчивая суетня его ассистента и медицинской сестры.
Роман В. Кунина «Кыся» написан в оригинальной манере рассказа — исповеди обыкновенного питерского кота, попавшего в вынужденную эмиграцию. Произведение написано динамично, смешно, остро, полно жизненных реалий и характеров.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Перед вами — подлинная КЛАССИКА отечественного «диссидентского юмора». Книга, над которой хохотали — и будут хохотать — миллионы российских читателей, снова и снова не устающих наслаждаться «одиссеей» Иванова и Рабиновича, купивших по дешевке «исторически ценное» антикварное суденышко и отправившихся па нем в «далекую и загадочную» Хайфу. Где она, эта самая Хайфа, и что она вообще такое?! Пожалуй, не важно это не только для Иванова и Рабиновича, но и для нас — покоренных полетом иронического воображения Владимира Кунина!
Война — и дети...Пусть прошедшие огонь и воду беспризорники, пусть уличные озлобленные волчата, но — дети!Или — мальчишки, которые были детьми... пока не попали в школу горноальпийских диверсантов.Здесь из волчат готовят профессиональных убийц. Здесь очень непросто выжить... а выжившие скорее всего погибнут на первом же задании...А если — не погибнут?Это — правда о войне. Правда страшная и шокирующая.Сильная и жесткая книга талантливого автора.
Мудрая, тонкая история о шоферах-дальнобойщиках, мужественных людях, знающих, что такое смертельная опасность и настоящая дружба.
Продолжение полюбившейся читателю истории про кота Мартына.. Итак: вот уже полтора месяца я - мюнхенский КБОМЖ. Как говорится - Кот Без Определенного Места Жительства. Когда-то Шура Плоткин писал статью о наших Петербургских БОМЖах для "Часа пик", мотался по притонам, свалкам, чердакам, подвалам, заброшенным канализационным люкам, пил водку с этими несчастными полуЛюдьми, разговоры с ними разговаривал. А потом, провонявший черт знает чем, приходил домой, ложился в горячую ванну, отмокал, и рассказывал мне разные жуткие истории про этих бедных типов, каждый раз приговаривая: - Нет! Это возможно только у нас! Вот на Западе...
Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.
Эллен хочет исполнить последнюю просьбу своей недавно умершей бабушки – передать так и не отправленное письмо ее возлюбленному из далекой юности. Девушка отправляется в городок Бейкон, штат Мэн – искать таинственного адресата. Постепенно она начинает понимать, как много секретов долгие годы хранила ее любимая бабушка. Какие встречи ожидают Эллен в маленьком тихом городке? И можно ли сквозь призму давно ушедшего прошлого взглянуть по-новому на себя и на свою жизнь?
Самая потаённая, тёмная, закрытая стыдливо от глаз посторонних сторона жизни главенствующая в жизни. Об инстинкте, уступающем по силе разве что инстинкту жизни. С которым жизнь сплошное, увы, далеко не всегда сладкое, но всегда гарантированное мученье. О блуде, страстях, ревности, пороках (пороках? Ха-Ха!) – покажите хоть одну персону не подверженную этим добродетелям. Какого черта!
Представленные рассказы – попытка осмыслить нравственное состояние, разобраться в проблемах современных верующих людей и не только. Быть избранным – вот тот идеал, к которому люди призваны Богом. А удается ли кому-либо соответствовать этому идеалу?За внешне простыми житейскими историями стоит желание разобраться в хитросплетениях человеческой души, найти ответы на волнующие православного человека вопросы. Порой это приводит к неожиданным результатам. Современных праведников можно увидеть в строгих деловых костюмах, а внешне благочестивые люди на поверку не всегда оказываются таковыми.
В жизни издателя Йонатана Н. Грифа не было места случайностям, все шло по четко составленному плану. Поэтому даже первое января не могло послужить препятствием для утренней пробежки. На выходе из парка он обнаруживает на своем велосипеде оставленный кем-то ежедневник, заполненный на целый год вперед. Чтобы найти хозяина, нужно лишь прийти на одну из назначенных встреч! Да и почерк в ежедневнике Йонатану смутно знаком… Что, если сама судьба, росчерк за росчерком, переписала его жизнь?
Роман основан на реальной истории. Кому-то будет интересно узнать о бытовой стороне заграничной жизни, кого-то шокирует изнанка норвежского общества, кому-то эта история покажется смешной и забавной, а кто-то найдет волшебный ключик к исполнению своего желания.