На охотничьей тропе - [8]
— Ну вот, — продолжала Аннушка, словно не замечая, с каким презрением говорила об острове Надежда Викуловна, — поставили на этом острове палатку и жили, пока у Афанасия отпуск не кончился. Купались, загорали. Видите, какая я чёрная?.. А уха какая там вкусная! Афанасий с Олегом посидят утром на бережку с удочками, наловят окуней, почистишь их и тут же на костре варишь Объедение!.. Даже чай и тот какой-то особенный. Собирали ягоды, грибы. Все, даже Костик. Верно, он больше в рот ягоды клал, чем в корзину, но всё же… Это я вас своим вареньем угощаю. Отдохнули хорошо, не хуже, чем, допустим, в Крыму.
Надежда Викуловна слушала Аннушку и думала: «Как живут, как живут?.. Простенько, без этакой интеллигентской изюминки. Просидели месяц на диком острове и довольны. И во всём так: с утра до ночи на работе оба и думают, что в этом счастье. А могла бы и не работать, муж прилично зарабатывает. Лучше бы о домашнем уюте позаботилась. Нет, я бы не смогла так. Я красоту люблю, спокойствие. Чтоб обстановка мой взор ласкала. А этак на корню можно засохнуть».
Надежда Викуловна встала из-за стола, с достоинством поблагодарила за чай Аннушку, стала собираться уходить. Аннушка попыталась её удержать.
— Посидите. Надежда Викуловна. Вы и так редко к нам заходите.
— Не могу, уважаемая Анна Димитриевна. Время нет, да и душно у вас. У меня, знаете ли, гипертония. Ещё разболеюсь. И заходила-то к вам по поручению Тихона Антоновича. Так сказать, общественная нагрузка, хи-хи.
— Какая?
— Афанасия Васильевича мне надо было. Хотела передать, что Тиша с ним не сможет поехать.
— А он пообедал и уехал. Даже лошадь не распрягал. На участке что-то случилось, так очень спешил. Обещал с собой Тихона Антоновича взять.
Всё спешит, — сердито заметила Надежда Викуловна. — Этак не заметит, как и жизнь ямщиком на тройке мимо пролетит. Вы бы хоть его попридерживали.
— А зачем? Тихое озеро быстро тиной зарастает…
Надежда Викуловна презрительно поджала тонкие губы.
— Молоды вы, Анна Димитриевна. С наше поживёте, поймёте, что о себе заранее не подумаешь, никто другой этого не сделает.
— Мещанский принцип, — заметила Аннушка. — Только он к нам не подходит. Я врач и привыкла о других заботиться.
Надежда Викуловна обиделась. Скороговоркой бросив от порога «Прощайте», со злостью хлопнула дверью.
Аннушка рассмеялась:
— Чудачка!..
А Жаворонков, выезжая из города, думал о Кубрикове: «И опять не поехал. Никак от кабинета не оторвёшь. А надо как-то вытащить его на участок, пусть его хоть свежим ветерком обдует…»
Глава третья
Благинин с трудом втащил тяжёлое, точно налившееся свинцом, тело на маленький островок, занятый тальниковым кустом Корни тальника собрали вокруг себя иловые отложения, наносную почву и скрепили все это своими щупальцами — получилась твёрдая пробка, которая, даже под тяжестью человека, не давала островку глубоко уходить в воду.
Тело Ивана находилось только до половины в воде Держась за куст и опомнившись от только что пережитого, он думал: «А что теперь, кто же меня снимет с этого островка?.. Охотники не поедут на промысел, пока буря не утихнет. А сколько она ещё будет буйствовать?» — и чем больше думал Благинин, тем прочнее у него утверждалась мысль, что спасения ждать неоткуда. Пробиваться по лабзе к твёрдому берегу так же было бы безумием. И всё-таки какая-то маленькая искорка надежды заставляла его крепко держаться окоченевшими пальцами за ветвь тальника, чтобы не быть снесённым волной.
Прошло ещё с полчаса. Благинин чувствовал, что замерзает. Волны беспрерывно обдавали его холодной водой, резкий ветер пронизывал до костей. Тело с каждой минутой становилось слабее, появилось чувство, будто начиная от ног кровь стала постепенно застывать в жилах. Вот всё выше, выше… Скоро это оледенение дойдёт до кисти руки, пальцы отпустят тальниковую ветвь, а волна только и ждёт этого, увлечёт его за собой. Благинин закрыл глаза, посиневшие губы что-то беззвучно шепчут. Может быть последнее прощальное слово?
И вот уже оледенение подбирается к руке, которой Иван держится за ветвь, пальцы медленно разжимаются и он падает куда-то вниз…
Очнулся Благинин, когда чьи-то сильные руки взяли его за плечи и поставили на ноги. Открыл глаза. «Что это, уж не сон ли?» — первое, что он увидел — это улыбающееся лицо Тимофея Шнуркова. Рядом с ним — другие охотники.
Благинин хотел что-то сказать, но губы не шевелились. Медленно переставляя ноги, точно пьяный, побрёл вперёд, поддерживаемый товарищами.
А вот и знакомая избушка. Навстречу дед Нестер. Обдало теплом. Кто-то стягивает с него мокрую и надевает сухую одежду.
— Выпей, кровь-то и отогреется, — словно из-за перегородки доносится голос деда Нестера, который подносит к его губам стакан с водкой.
— А лодку вытащили? Там вся добыча, — шепчет Иван, стуча зубами о стакан.
— Вытащили, не беспокойся. Да ты пей.
Иван пьёт, захлёбываясь. По телу растекается теплота.
«Дорогие вы мои, друзья» — хочет сказать Благинин, но слов своих не слышит. Глаза закрываются, и он погружается в сон.
Когда Жаворонков приехал к избушке, в ней уже царило полное спокойствие.
Больше недели Иван пролежал в постели. Днём он себя чувствовал хорошо, а к вечеру знобило так, что Благинин натягивал на себя два одеяла, но унять мелкой дрожи не мог..
