На огненном берегу - [39]

В тот же день мы отыскали на берегу Волги полуразрушенное сооружение, похожее на восточную стену нижнего этажа Г-образного дома. Пробили в нем две амбразуры. Отойдя от стены на тридцать метров, то есть на такое расстояние, где группа должна накапливаться для штурма, протрассировали копию траншеи, идущей к Г-образному дому. В следующий день отрыли ее глубиною в колено, а перед стеной установили нечто подобное немецкому проволочному заграждению.

Во второй половине дня всем составом группы провели первую репетицию, познакомили участников с порядком накопления и действиями в начале штурма, с особенностями траншеи, проволочного заграждения и с местом каждого человека на исходном рубеже.

Вторую репетицию провели уже вечером, в условиях полной темноты. Она подсказала нам необходимость иметь в каждой группе ракеты с определенным набором цветов, которые могли бы служить средством опознавания.

Между второй репетицией и началом накопления группы оставалось немногим более четырех часов. Я приказал всем участникам штурма отдыхать. Но едва ли кто из них вздремнул хоть минутку. Каждый был занят последними приготовлениями к решительной схватке. Многие писали домой письма. Я с комбатами еще долго путешествовал по траншеям батальона, проверял готовность подразделений поддержать группу огнем станковых пулеметов и противотанковых орудий.

А время тянулось так медленно, что порой казалось, будто оно остановилось совсем. Наконец перевалило за полночь.

— Смотрите, товарищ майор, и природа способствует нам сегодня, — сказал Кулаев, указав в сторону Мамаева кургана, откуда легкий ветерок гнал густой туман.

Мы вышли к исходному рубежу. Здесь, на крутом склоне, соблюдая строжайшую тишину и светомаскировку, расположились гвардейцы. Они тихо переговаривались.

— Так ты, говоришь, третий раз идешь этот дом брать? — донеслось до нас со стороны обособленно сидевших двух бойцов.

Мы прислушались.

— Представь себе, третий, — отозвался второй.

— А ты?

— Я вообще первый раз иду в бой… Тебе страшно?

— Те два раза было страшно, а теперь нет.

— Почему же теперь не страшно? Привык, что ли?

— Нет, к смерти не привыкают. Просто верю в успех. Уж больно здорово подготовились этот раз. Похоже на то, как Суворов готовил солдат к взятию Измаила. Я уверен, что наши огнеметы, как клопов, изжарят немецких пулеметчиков, и мы без задержки войдем в дом. А там все будет зависеть от нас самих. Понял?

— Понял.

— Спасибо тебе, солдат, за добрую философию, — сказал я, подходя к поднявшимся с земли бойцам.

— Бронебойщик рядовой Роман Иванович Павлов, — четко представился гвардеец.

— Молодец! — похвалил я его и обратился к парторгу полка Николаю Васильевичу Фомину:

— Может, скажешь напутственное слово?

— Обязательно.

И он начал:

— Дорогие товарищи гвардейцы! Сегодня командование полка ставит перед нами одну из самых сложных задач — штурм Г-образного дома. И надеется, что задача будет выполнена по-гвардейски. Какое значение имеет захват этого дома, объяснять вам нечего. Каждый из вас был обстрелян из него не один раз. Друзья! Все мы слыхали об успехах Донского и Юго-Западного фронтов, которые замкнули кольцо окружения врага и блестяще громят его. Так

«…Теперь ли нам дремать в покое,

России славные сыны?

Пойдем, сомкнемся в ратном строе,

Пойдем и в ужасах войны

Друзьям, Отечеству, народу

Отыщем славу и свободу…»

Это не мои слова. Их написал Федор Николаевич Глинка — участник Отечественной войны 1812 года. И привел я их здесь, чтобы напомнить в этот решающий час, что отстоять свободу своей Родины во все времена было нелегко. Но наши предки, не щадя своей жизни, отстаивали ее. Россия никогда не была под пятой у чужеземцев. Отстоим и мы свою социалистическую Родину от фашистских поработителей. В этом не может быть никакого сомнения. Смерть фашистским захватчикам!

После этого я спросил:

— Есть такие, кто по болезни или по другим причинам не могут идти в бой?

— Нет! — ответили все в один голос.

— Вопросы будут?

— Будут, — сразу отозвалось несколько человек. — Просим принять заявление о приеме нас в партию.

Фомин собрал десятка полтора заявлений. Они были написаны предельно лаконично и почти по шаблону: «Прошу принять меня в партию большевиков. Обязуюсь бить врага до полной победы. А в случае погибну, считайте меня коммунистом».

К тому времени командир 2-го батальона капитан Мудряк разведал траншеи и места накопления группы. Результаты были обнадеживающие. Мы приступили к действию: отделили часть группы и поднялись с ней на пригорок, залегли у начала траншеи.

Затаив дыхание, несколько минут всматривались в ту сторону, где зловеще вырисовывался силуэт дома, прислушивались к малейшим шорохам. Лежавший рядом Кулаев тронул меня локтем.

— Слышите? — прошептал он.

Я напряг до предела слух, но ничего не услыхал.

— Что вы уловили, Григорий Афанасьевич?

— Да, ничего. Просто думал, что вы слышите, как бьется мое сердце.

— Тьфу, ну вас к дьяволу, капитан. Оно сейчас у всех так бьется.

— Я готов к отправлению, товарищ майор, — доложил Исаев.

— Даю сигнал, — ответил я и пустил в небо зеленую ракету.

Пользуясь наступившей после угасания ракеты темнотой, лейтенант Исаев с разведчиками Иваном Глазковым, Вячеславом Яковлевым, Владимиром Мищенко, Вячеславом Беловым и связистом Алексеем Войтенко отправились к месту накопления.