На огненном берегу - [14]

— Приготовиться к бою! — подал команду ротный.

Закрыв полнеба, две-три минуты «юнкерсы» кружили над баками, словно пернатые хищники, высматривавшие дичь. Потом самолеты стали пикировать на баки и сбрасывать бомбы. Свист, гром, вспышки огня!.. Дрогнула земля.

Гвардейцы приготовили гранаты. Капитан Быков схватил телефонную трубку.

— «Волга»! «Волга»! я «Утес», я «Утес»! Слышите, я «Утес»! Прошу беглый на себя! Бейте по правому баку! Слышите, бейте по правому баку!

— «Волга» вас поняла. Бить по правому баку!

Огонь был сильный. Потеряв еще четыре танка и до роты пехоты, фашисты отступили на исходные позиции.

Наступило затишье. Быкова отозвали на командный пункт 39-го полка.

После его ухода в этом гарнизоне осталось семь человек. Фашисты перегруппировались и вечером снова пошли в атаку. Всю ночь шел жестокий бой, но гвардейцы Кузнецова при поддержке дивизиона Быкова и минометной роты Карнаушенко выдержали и это испытание. Правда, осталось в живых всего трое. Тяжелораненые Кузнецов и Борщун были направлены в госпиталь.

19 сентября 39-й полк сдал свою оборону на вершине Мамаева кургана другой части. Сейчас он наш сосед.

Пользуясь передышкой, батальон продолжал совершенствовать свою оборону: бойцы углубляли окопы, огневые точки укрепляли железобетонными глыбами и кирпичом, минировали подходы к переднему краю, запасались боеприпасами.

Прошло два дня затишья, и враг с новой силой стал штурмовать оборону дивизии и батальона. На рассвете грянула артиллерия, появились танки и пехота. Запылали новые очаги пожаров, и свежий утренний ветерок погнал над руинами густые облака черного дыма. Как и в первый день, стало трудно дышать. Красноармейцы надели противогазы.

Бой развивался. В небе появилась армада гитлеровских бомбардировщиков. Пользуясь временным отсутствием наших истребителей, они свободно отыскивали себе цели и набрасывались на них, как хищники. Пикируя, снижались так низко, что, порою, сквозь стекло кабины с земли хорошо было видно лицо летчика.

Штаб дивизии в это время находился километрах в шести от нас, на правом фланге соединения. Но мы не ощущали этого расстояния, потому что то и дело раздавались звонки:

— Что там у вас? Как держитесь? Хватает ли боеприпасов? Зорче следите за врагом. Чаще докладывайте о положении на вашем участке, — говорил Родимцев.

Понимая, насколько ему важно было знать, что и где делается, старались докладывать не только о положении на нашем участке, но и обо всем районе, который обозревали.

А бой становился все напряженнее. В половине дня Харитонов прислушался и сказал:

— А ты знаешь, Калиныч, правее нас бой, кажется, стал подвигаться ближе к Волге. Видно, немцы и впрямь решили столкнуть нас в реку. Наверное полки не выдерживают. И, как назло, до сих пор не появился ни один наш самолет: ни бомбардировщик, ни истребитель.

— Может, на других участках фронта они нужнее, чем здесь?

— Не думаю. Где же это они могут быть нужнее? — возразил Харитонов и, тяжело вздохнув, принялся звонить в роты.

Оттуда докладывали: из всех развалин, как тараканы из щелей, ползут немцы. Мы их бьем, а они все лезут и лезут. Быстро тают боеприпасы.

— Как можно больше доставить за ночь боеприпасов с левого берега, — выслушав, распорядился комбат.

В блиндаж кубарем вкатился запыхавшийся Шарафутдинов.

— Самолеты! Наши самолеты появились! — крикнул он.

Мы выскочили из блиндажа и увидели четыре И-16 и три «чайки». Приняв боевой строй, похожий на клубок пчелиного роя, они кружились над обороной дивизии. Вражеские бомбардировщики, подлетавшие к Сталинграду, увидев их, круто повернули на север и сбросили свой груз где-то за Мамаевым курганом. Спустя несколько минут появились «мессеры». Они тоже облетели этот странный строй на почтительном расстоянии и, не вступив в бой с нашими истребителями, улетели прочь.

Позже мы узнали, что в таком боевом порядке наши истребители были неуязвимы.

Двое суток днем и ночью шли кровопролитные бои в центре города. Потом гитлеровцы подтянули свежие силы танковых подразделений и пехоты, усилили артиллерийский и минометный огонь, к утру взяли перевес. Сражение стало разгораться еще сильнее. На всех улицах пылали танки.

Во второй половине дня бой достиг высшего накала и под вечер стал греметь уже не в центре города, а совсем близко к берегу Волги.

Быстро темнело. Однако бой ни на минуту не прекращался и ночью.

Утром гранаты и снаряды рвались уже на берегу. Я спустился по откосу горы к КП 39-го полка. Там меня встретил дежурный по штабу и проводил длинным узким тоннелем в отсек.

Командир полка майор Долгов, склонясь над столом, рассматривал оперативную карту. Заметив меня, он приветливо поздоровался и спросил:

— Ну, как? Вы еще держитесь?

— Пока держимся, товарищ майор.

— Это хорошо. А вот, смотрите, что в полках делается, — майор указал на карту. На ней, почти у самого берега Волги, тянулась извилистая красная черта, обозначающая передний край обороны дивизии. — Сплошные клинья. Некоторые подразделения моего полка дерутся уже на прибрежных обрывах. Вот только на правом фланге дивизии эта красная черта проходит от воды метров на триста-четыреста. А здесь? Здесь? — Долгов, тыкал карандашом в карту. — Фашисты простреливают насквозь всю глубину обороны не только из автоматов, но и из пистолетов. Ну что ж, будем драться до последнего и на этой полоске земли. И ни один из нас не прыгнет в воду, нс дождутся фрицы.