Студента дома не было, но под честное пионерское, что мы ничего не испортим, нам с Ленькой дали наушники.
Вбежали мы в комнату, плюхнулись животами на пол, головами друг к другу. Лежим, от волнения сопим и думаем: «Радио сделали! Сейчас заговорит!»
Заговорит?
Ну, знаете, это ведь мы все-таки играли в радио. Играть во все можно. И вот я надел наушники, поставил пружинку на кристалл и…
Что это?
Ленька как лежал на животе, так — вжик! — отъехал подальше и смотрит на меня испуганно. Он говорил потом: «Страшный ты стал, глаза у тебя вытаращились, нос побелел и загнулся вбок».
А еще бы! Ведь в наушниках громко раздалось:
— Говорит Москва. Работает радиостанция имени Коминтерна!
Ленька — вжик! — подъехал ко мне на животе и стал отнимать наушники. Один наушник я ему отдал, к другому сам приник.
Так мы лежали с ним на прохладном полу посредине комнаты, слушали радио и радостно взглядывали то друг на друга, то на наш приемничек. И были мы такие счастливые, такие… Ведь не обрезок доски теперь лежал перед нами, не коробка из-под какао «Золотой ярлык» и не сломанный циркуль с маминым наперстком, а радиоприемник! Настоящий! Он работает! Не верите? Нате, пожалуйста! Говорит Москва!
Мы с Ленькой валялись на полу до самого вечера и слушали, слушали… И вот в комнату вошли папа с мамой. Раздался крик ужаса. Это кричала мама. Ведь она увидела пустую комнату, всю в проводах, и на полу два распростертых тела. Но тут они разглядели наши с Ленькой физиономии, на которых было намалевано счастье.
Еще не веря себе, они разом повалились на пол рядом с нами, взяли у нас наушники и… вот тут я впервые увидел, какими бывают лица очень счастливых людей.
Ну, тогда-то я думал, что отец с матерью радуются, что слушают радио, но позже я понял: они радовались за нас с Ленькой, были счастливы нашим счастьем. «Вот какие теперь дети растут», — наверное, думали они.
Этот день я запомнил на всю свою жизнь. И всю жизнь потом мне хотелось видеть рядом с собой лица очень счастливых людей.