На ножах со всем существующим - [37]

Неприступные стены, гетто, спальные районы, полиция и пытки - все эти вещи, довольно заметные сегодня (и эксплуатируемые во всём мире продолжают умирать в этих застенках) - могут сильно измениться в ближайшем будущем. (Не забудьте, что я говорю о проекте, существующем пока лишь в качестве тенденции.) Важно понять, что пять или десять лет сегодня соответствуют сотни лет в недалёком прошлом. Капиталистический проект движется с небывалой скоростью. Те изменения, которые произошли между 1960-м и 1968-м годом, заняли бы сейчас несколько месяцев. Это надо помнить, говоря о трансформации капитала.

Так как же хотят обезопасить себя включённые? Ответ таков: они надеются отрезать исключённых от себя. Как отрезать? А так: отрезав коммуникацию.

Мы подошли к главному концепту власти будущего. Он должен быть рассмотрен как можно глубже. Отрезать коммуникацию означает две вещи: с одной стороны, создать редуцированный, предельно обеднённый язык, обладающий абсолютно элементарным кодом. Язык, позволяющий исключённым пользоваться компьютером, и только. Что-то крайне простое, примиряющее с жизнью, не дающее о ней задуматься и взбунтоваться. И с другой стороны: дать включённым «язык включённых», то есть снабдить их сложной и разветвлённой программой сохранения власти, продвижения вглубь утопии привилегированных, проекта капитала.

Вот что будет реальной стеной - отсутствие общего языка. И эта стена - повыше любой тюремной, на неё непросто взобраться.

Эта проблема имеет много интересных аспектов. Прежде всего рассмотрим ситуацию самих включённых. Не нужно забывать, что в мире привилегий найдутся люди, не чуждые революционно-идеологическому знанию и опыту. Им будет ненавистна их привилегированная жизнь, они будут чувствовать себя задушенными в тевтонском замке. И они станут шипом в боку капиталистического проекта. Они окажутся классовыми перебежчиками, теми, кто бросит свой класс ради восстания. Такие люди, как мы знаем, встречались и раньше. Я сам прежде принадлежал к привилегированному классу. И я покинул его, чтобы стать «товарищем среди товарищей». Я ушёл от привилегированных вчерашнего дня к революционерам сегодняшнего. И что же я принёс с собой? Я принёс мою гуманистическую культуру. Я могу вам дать только слова. Однако перебежчик завтрашнего дня, будущий революционер, захватит с собой из привилегированного класса технологию. И это будет важно, поскольку одной из главных характеристик завтрашнего капиталистического проекта (и принципиальным его условием) станет дистрибуция знания, уже не пирамидальная, но горизонтальная. Капиталу понадобится дистрибутировать знание в более разумном и равноправном модусе - но всегда только в классе включённых. Поэтому дезертиры привилегированных завтрашнего дня принесут с собой много полезного с революционной точки зрения.

А исключённые? Будут ли они покорны? В самом деле: что они могут потребовать, если коммуникация отрезана? Чтобы что-либо требовать, нужно знать, чего вы хотите. Невозможно требовать нечто, о чём ты ничего не знаешь, что тебе абсолютно недоступно и не стимулирует твоё желание. Разрушение общего языка сделает реформизм (частичное требование лучших условий) совершенно устаревшим. Реформизм базировался на общем языке, существовавшем между эксплуатируемыми и эксплуататорами. Но если языки разные, ничего нельзя попросить или потребовать. Я не могу интересоваться тем, чего я не знаю. Таким образом, капиталистический проект будущего - «пост-индустриальный проект», как это обычно представляется - будет сущностно базироваться на покорности эксплуатируемых. Им будет навязан код поведения, основанный на очень простых элементах. Они смогут пользоваться телефоном, телевизором, компьютером и всеми остальными объектами, удовлетворяющими первичную, вторичную и прочие нужды исключённых, и в то же время гарантирующими, что они под контролем. Это будет скорее безболезненная, чем кровавая процедура подавления. Пытки кончатся. Никаких вырванных ногтей и отрезанных гениталий. Это прекратится - до определённой степени, разумеется. Если нужно, они к этому прибегнут. Но в общем и целом - покров молчания падёт на головы исключённых.

Однако во всём этом есть один промах. Бунт в человеке связан не только с нуждой, с осознанием недостатка чего-либо и с восстанием против этого. Такой концепт бунта -чисто просвещенческий и восходит к английской философской идеологии, к Бентаму, к утилитаристским идеям. Последние 150 лет наша идеологическая пропаганда базировалась на этих рационалистических предпосылках, постоянно говоря, что нам чего-то не хватает и что необходимо восполнить этот недостаток для всех, потому что мы все равны. Но, товарищи, вместе с языком власть собирается отрезать и эти концепты равенства, братства, гуманности. Включённые завтрашнего дня не будут испытывать братских чувств по отношению к исключённым, но будут ощущать их как нечто совершенно другое. Исключённые завтрашнего дня будут вне тевтонского замка и не смогут рассматривать включённых как своих возможных послереволюционных товарищей.

Включённые и исключённые будут две разные вещи. Примерно так же, как сегодня я считаю свою собаку «другой», потому что она не говорит, а лает. Разумеется, я люблю свою собаку, она мне полезна, она меня охраняет, машет своим хвостом, но мне не придёт в голову сражаться за равенство между человеческой и собачьей породой. Это по ту сторону моего воображения, это другое. Трагически, такое разделение языков может произойти в будущем. И даже сейчас, разве мы не наблюдаем ограничение языкового кода исключённых, проявляющееся в новых звуках, образах, красках, картинках? Исчезает традиционный код, основанный на слове, на анализе, на общем языке. Не забывайте, что этот традиционный код был базисом просветительского, прогрессивного анализа, принципиального для всей революционной идеологии - и авторитарной и анархистской. Анархисты по-прежнему привязаны к этому концепту, связанному с силой слова, с важностью критики. Но если капитал отрежет слово, всё будет по-другому. Мы все так или иначе знаем, что многие молодые люди сегодня вообще не читают. Они слушают музыку, их трогают образы (телевидение, кино, комиксы). Но эти техники, как вам могут объяснить компетентные люди, обладают одной особенностью (особенно в руках власти). А именно: они могут достичь иррациональных чувств, существующих в каждом из нас. Иными словами, значение рациональности как средства убеждения и двигателя самосознания, способного вести нас в атаку на классового врага, падает. Оно ещё не исчезло совсем, но резко снизилось.