На новой земле - [6]

Рума отвела отца вниз — она приготовила для него гостевую комнату. Пространство комнаты было разделено на две части складывающейся перегородкой.

В одной части стояла кровать и трюмо, в другой — диван, небольшой письменный стол, книжный шкаф и низкий журнальный столик. Рума открыла дверь в ванную комнату, показала на плетеную корзину, стоявшую за дверью.

— Ты можешь складывать сюда грязную одежду, — сказала она, — а если хочешь, комнату можно перегородить на две. Смотри! — Она потянула за край перегородки, демонстрируя ее возможности.

— В этом нет необходимости, — сказал отец.

— Закрой совсем, мамочка! — закричал Акаш, дергая ее за руку, из-за чего кремовое полотно перегородки всколыхнулось. — Совсем закрой, давай, давай!

— Нет, Акаш.

— Я буду здесь жить, когда вырасту, — с гордостью заявил Акаш.

— Маленький телевизор в углу работает, но он не подключен к кабелю, — продолжала Рума. — Твоя любимая передача идет на девятом канале, — добавила она, помня о том, что отец любил смотреть ток-шоу о судебных заседаниях.

— Эй, а ну-ка слезай с кровати, нельзя бегать по ней в обуви, — внезапно сказал отец Акашу, который залез на кровать и большими шагами ходил по покрывалу.

— Золотко, слезь с кровати.

Несколько мгновений Акаш продолжал шагать, не обращая на них внимания, а затем остановился и с подозрением поглядел на деда.

— Почему? — спросил он.

Прежде чем Рума успела что-то сказать, ее отец произнес с серьезным видом:

— Потому что у меня будут ночные кошмары.

Акаш повесил голову. К удивлению Румы, он быстро спрыгнул с кровати на пол и даже в спешке пробежал несколько шагов на четвереньках, как будто еще не научился как следует ходить.

Они поднялись обратно на первый этаж. Кухней Рума гордилась больше всего: дверцы кухонных шкафов были выполнены из дерева вишни и приятно контрастировали с благородными серыми поверхностями столов. Она обвела рукой пространство кухни, демонстрируя отцу ее великолепие, как бы подтверждающее ее собственный жизненный успех, и тут же ощутила болезненный укол разочарования: на отца полированное дерево и итальянский кафель не произвели никакого впечатления.

— А что, эти цветы Адам посадил? — спросил отец, выглядывая из окна в сад. В первый раз за свой приезд он произнес вслух имя ее мужа.

— Нет, они нам достались в наследство от предыдущих хозяев.

— Дельфиниумы давно пора полить.

— Дельфиниумы? Это которые? — Рума даже покраснела немного от смущения: ей-то в голову не пришло узнать, как называются цветы, что росли у нее на дворе.

Отец протянул руку.

— Вон те высокие, лиловые, видишь?

Руме пришло в голову, что отец, наверное, скучает без своего сада — он так любил копаться в земле, мог часами стоять согнувшись над грядками. Летом он бежал в огород, как только возвращался из офиса, и оставался там до поздней ночи. Отца не останавливали ни укусы мошек, ни ожоги крапивы. Он всегда возился в саду один: ни Рума, ни Роми особо не жаждали помогать, а он и не звал их. Мама ворчала, что ей приходится ждать ужина аж до девяти часов вечера. «Ну так и поужинай, чего ты мучаешься», — говорила Рума матери, но та лишь качала головой — подобные высказывания казались ей настоящим бунтом против основополагающего правила жизни: «сначала обслужи мужа, а лишь затем поешь сама». На небольшом участке земли отец раскопал место под огород и умудрялся выращивать не только примитивные помидоры, кабачки и баклажаны, но и более изысканные овощи, которые мать употребляла в готовке: китайскую дикую дыню, перец чили и круглые темно-зеленые кустики шпината. Хотя в повседневной жизни отец чаще всего игнорировал желания матери, в огороде он с удовольствием выполнял ее просьбы посадить то или иное растение.

Отец взглянул на суперсовременную плиту с блестящей варочной поверхностью и крупными красными ручками, а потом, не спрашивая, начал открывать дверцы шкафов.

— Что ты ищешь?

— У тебя есть чайник?

— Баба, я сейчас сама заварю чай.

— Да нет, надо полить твои дельфиниумы, боюсь, до завтра они не доживут.

Он забрал из ее рук чайник и набрал воды из-под крана. Затем он осторожно понес чайник к двери, ступая до смешного крошечными шажками, и Рума вдруг увидела, что, несмотря на ясный взгляд и чистую кожу, ее отец — уже совсем старый человек. Она встала у окна, глядя, как он льет воду под корни цветов, наклонившись вперед и высоко подняв нахмуренные брови. Вода ударяла о сухую землю сильной, ровной струей, и этот звук почему-то привел Руму в смущение — как будто отец мочился в ее присутствии. Даже после того, как вся вода вылилась, отец еще какое-то время стоял над дельфиниумом, выжимая из чайника последние капли. Акаш побежал за дедом наружу и теперь остановился немного поодаль, приоткрыв рот и с любопытством глядя на старика.

Акаш совсем не помнил свою бабушку. Она умерла, когда ему еще не исполнилось двух лет, и теперь, если Рума показывала Акашу фотографии бабушки в семейном альбоме, тот неизменно комментировал их так: «Она умерла», причем в голосе его звучало уважение, как будто он гордился дерзким и неожиданным поступком бабушки. Он не помнил, конечно, как мать Румы перебралась к ним на несколько недель после его рождения, как она баюкала его по утрам, давая дочери возможность подольше поспать. Она никогда не оставляла Акаша в колыбели, так и держала на руках, иногда по нескольку часов кряду. Помимо воспоминаний, от мамы остались лишь крошечные свитера, которые она когда-то связала своему первому внуку и которые теперь должны перейти по наследству следующему. Рума не взяла почти ничего из вещей матери, кроме ее украшений и любимых книг да еще недовязанной кофты с белыми звездами, которая до сих пор висела на спицах. Из двухсот восемнадцати сари она сохранила лишь три, убрала их в вышитый и надушенный мешок и засунула далеко в шкаф. Остальные сари разобрали подруги матери. На всю жизнь она запомнила, как мама переживала, что после ее смерти некому будет носить ее прекрасные сари — Рума предпочитала европейскую одежду и почти всегда ходила в брюках.