На носу у каймана - [15]

Во время обеда мы очень удивились, услышав по местному радио об увольнении нашего директора и о том, что «наконец-то Революция пришла в больницу Баракоа», — словом, наши действия получили поддержку.

Выйдя из столовой, я отправился на поиски ортопеда и наконец обнаружил его в кабинете дежурного врача, где он вместе с хирургом накладывал гипс.

— Послушайте, доктор, — обратился я к нему официально, словно не был в нем уверен, — когда освободитесь, зайдите ко мне по срочному делу…

Оба врача с интересом посмотрели на меня, и ортопед, кончая делать гипсовую повязку, ответил:

— Конечно, если это по моей специальности…

— Вот именно, по специальности, — шутливо подхватил я.

Рамос стал объяснять больному, как ему следует себя вести, а Педро сказал:

— Я свободен. Так в чем дело?

— Сначала пойдем к твоей машине, сейчас мне от тебя нужно только одно — транспорт.

Мы вышли из больницы, слева от входа стоял голубой «понтиак» ортопеда. Педро сгорал от любопытства, ведь до сих пор я ему ничего не сказал.

— Поехали в город. — Я захлопнул дверцу машины.

Через несколько минут мы были в Баракоа.

— Сразу за скобяной лавкой поверни за угол, налево.

Когда он свернул, я попросил остановить возле насосной мастерской.

Толстый пятидесятилетний мужчина за прилавком разговаривал со своим помощником. Увидев нас, он вышел на улицу.

— Это вы, доктор! А я думал, сегодня не появитесь. Ну что, поехали?

— Да, садитесь, пожалуйста. — Я открывал заднюю дверцу.

Педро, лукаво улыбаясь, посмотрел на меня.

— Ну, приятель, ты не откладываешь дела в долгий ящик!

— Еще бы! Ты-то вон чистенький, а полежал бы недельку без мытья! — ответил я ему смеясь.

В больнице мастер осмотрел мотор.

— Трансформатор никуда не годится, доктор, — сказал он. — Мотор не сгорел, но, видно, перегревался — обмотка немного обгорела. Думаю, что и двигатель тоже надо подправить, чтобы уж дело было сделано как следует.

— Сколько это будет стоить?

— Значит, так — собрать и разобрать двигатель и сделать две перемотки… в общем, шестьдесят пять песо.

— А когда будет готово? — спросил я.

— Раз это для больницы, заезжайте за мной завтра в это же время. Привезем его и запустим.

— Так за работу!

Мы отвезли мастера и мотор в мастерскую, и, когда возвращались, Педро сказал:

— Представляешь, что будет завтра, когда мотор заработает! Вот радость-то! — Он был очень возбужден, но вдруг, посерьезнев, взглянул на меня: — Ну что, с водой на сегодня покончено? Тогда поедешь со мной, теперь мне кое-что от тебя нужно.

Я весело кивнул, и он поехал по главной улице мимо парка, тут я понял, что он везет меня в ИНРА.

— Послушай, — обращаюсь я к нему, — в ИНРА нам есть о чем поговорить, без их помощи мы не обойдемся, но сначала надо составить план.

— То, за чем мы едем, не нуждается ни в каком планировании. Догадываешься, о чем я говорю?

— Кто тебя знает…

— Не прикидывайся! Скамейки для приемного покоя!

— Да ведь надо измерить помещение, определить количество скамеек, их длину… Нельзя же так, с бухты-барахты!

— А как по-твоему, чем я занимался сегодня после приема? Видно, странное я производил впечатление — служащие приемного покоя и аптеки глаз с меня не сводили, пока я занимался измерениями! Ну и лица у них были!

Мы зашли к Клинтону и объяснили ему, в чем дело. Он заверил нас, что это можно быстро уладить, позвал столяра, которому мы записали на листке нужное нам количество скамеек и размеры. Всего нам требовалось десять скамеек.

— Когда будет готово? — спросили мы его.

— Если погода не испортится, дня через три-четыре.

— Вы сможете доставить их в больницу?

— Поговорите об этом с товарищами из отдела перевозок, доктор. Думаю, для больницы они найдут способ доставить скамейки, как только они будут готовы.

— Я сам займусь этим, — сказал Клинтон.

Клинтон Адлум, высокий сухощавый негр с тонкими чертами лица, лет двадцати четырех — двадцати семи, был заместителем Чаина. У него открытый приветливый характер, и при решении даже самых сложных вопросов он сохраняет спокойствие. Он из тех, кто и после атомного взрыва не утратит присутствия духа.

Эта его невозмутимость сбивает с толку, многие считают Клинтона размазней, человеком равнодушным. На самом деле он очень восприимчив, способен на сильные эмоции, иной раз бывает даже резок, в общем, это замечательный товарищ.

Мы вернулись в госпиталь, и мне вдруг показалось, что в приемном покое уже стоят скамейки, а палаты и коридоры блистают чистотой! Ну и мечтатель же я!

К концу этого дня мы уже приняли некоторые меры, улучшающие обслуживание больных, а также работу среднего и вспомогательного персонала больницы.

Я собирался уходить, когда ко мне подошел фармацевт, белокожий, коренастый, лет сорока — сорока пяти.

— Доктор, — сказал он, — поскольку вы теперь директор больницы, я хочу довести до вашего сведения, что заказы наши выполняются с большим опозданием и, если снабжение медикаментами будет идти так же, дней через десять кончатся лекарства, необходимые поступившим больным. Я хотел бы, чтобы вы это знали.

«Вот и беда у ворот», — подумал я.

— Составьте перечень того, что имеется в наличии, и подготовьте справку о еженедельном расходе, завтра с утра мы этим займемся. Хорошо?