На ночлеге - [4]

И он быстро оправился, перевел глаза на Максимку и стал наблюдать и за ним и за хозяином, и, наблюдая за ними, он чувствовал, как сердце его распалялось на них нехорошими чувствами.

V.

Будучи сам честным и трудолюбивым и проводя жизнь почти не разгибая спины, Павел Анисимыч понимал и уважал только людей подобных себе, к людям же, смотрящим на жизнь по другому, он всегда относился с глубоким презрением. "Какие же это люди, -- говорил он, -- если они от дела как от медведя сторонятся? Это уж не люди, а лодыри, а лодырь никак не может прожить честно, благородно, а беспременно должен на чужое добро глаза пялить, а это разве по-Божьи?" Он всю жизнь остерегался таких людей, и вдруг ему пришлось делить с ними компанию и быть вот в какой близости. С сильно бьющимся сердцем он привалился к стене и молча, задумчиво поглядывал то на Горкина, то на Максимку.

Максимка, наевшись, тоже принялся за чай, но пил его без видимого удовольствия. Выпив чашки три, он бросил огрызок сахару в сахарницу и перевернул чашку вверх дном. Как его ни уговаривали хозяин с хозяйкой, он больше не захотел.

– - Будет, спаси Христос, довольно и этого.

И сказавши это, он вылез из-за стола и, отошедши к приступке, стал доставать табак.

– - Эх, покурить с горя! -- сказал он, развязывая кисет и усаживаясь на приступку. -- Говорится пословица: кто курит, тот в телеге турит, а кто нюхает, тот пешком плюхает. А все неправда это.

– - Неправда, думаешь? -- снова слегка улыбаясь и щурясь как кот, спросил Горкин.

– - Одни враки. Я вот с коих пор курю, а все пешком турю, а вот Павел Анисимыч не курит, не пьет а лучше нас живет.

Павел Анисимыч и по тону и по смыслу Максимкиных речей понял, что тот его хочет задеть, и насторожился.

– - Никому так жить не заказано, -- сказал он, -- всяк живет, как душа его желает.

– - Ну, уж это ты оставь! -- точно задетый чем, проговорил Максимка. -- Где это ты найдешь таких, чтобы жили, как душа хочет? Я вот желал бы, чтоб у меня всего было вдоволь, чтобы не заботиться ни о чем целый век, а выходит, что этого и во сне не снится, а не то что вьявь случится.

– - Зачем же такого желать, что получить трудно? А ты доволен будь, что положено.

– - Другому ничего не положено, а что сам возьмет, тем и сыт будет, -- сказал вдруг Горкин и засмеялся.

– - Верно, что так, -- молвил Максимка, закуривая и вставая с приступки и приотворяя дверь, чтобы выпускать в нее табачный дым: -- что сам возьмешь, тем и сыт будешь.

Почти совсем смеркалось. На западе широко разливалась туманно-огненная заря, а вверху неба из окна было видно, как плыли высокие облака, видимо остатки тучи. На улице послышалось блеянье и мычанье скотины; напротив дома Горкина, на другой стороне улицы, заскрипели, отворяясь, ворота. Федорка бросила перемывать посуду, поправила обеими руками платок на голове и, сказавши: "Стадо идет, пойду собирать", направилась вон из избы. Горкин встал и тоже направился было вон, но его остановил Максимка:

– - Ты куда?

– - Лошадей в ночном спутать.

– - Погоди, ты куда меня на спанье-то положишь? Отведи, да я и лягу, а то и устал да и завтра рано вставать нужно.

Павел Анисимыч тоже поднялся и проговорил:

– - И мне бы уголок отвел, и я улегся бы.

– - Куда ж мне вас девать-то? В сарай если отвести? -- сказал Горкин и, остановившись посреди избы, задумался. -- Или вот что: пойдемте в шалашку за двором, там оба и поместитесь, и у стороны будет, и не жарко, проспите как у Христа за пазухой.

Максимка взглянул на Павла Анисимыча, и по лицу его мелькнула какая-то тень. Но Павел Анисимыч был доволен. "Может быть, удастся там хорошенько припереть этого головореза и узнать насчет пропавших вещей", думал он.

Шалашка позади двора была построена для хранения корма в зимнее время. Здесь еще сейчас лежала охапка сена и была густо натрушена яровая солома. Войдя в шалашку, Павел Анисимыч постелил свой халат и увидал, что постель будет прекрасная. Максимка тоже пристраивал свой кафтан.

– - Ты смотри, только курить тут не вздумай, подожжешь еще, сохрани Бог, -- предупредил Максимку Горкин.

– - Ну, вот еще, неужели я не понимаю! -- воскликнул Максимка.

– - То-то! Ну, спите с Богом, да не поругайтесь, смотрите: вы что-то друг на друга козыритесь, -- сказал Горкин и, засмеявшись, скрылся за калиткой, ведущей во двор.

VI.

После грозы воздух был необыкновенно свеж. В нем разливался тонкий, непонятный сразу аромат. С одной стороны, из небольшого садика, куда выходила шалашка, несло запахом трав и цветущих деревьев. Павлу Анисимычу один раз показалось, что на него будто пахнуло запахом свежего сырого сена, какой бывает в покосе по вечерам. С другой стороны, от двора, ясно несло перепрелым навозом, но и то и другое было очень приятно, и Павел Анисимыч почувствовал прилив такой свежести и бодрости, что позабыл, где он и по какому случаю здесь очутился.

Прежде чем ложиться, Шкарин вышел вон из шалашки, помолился на восток, постоял с минуту, втягивая в себя воздух, и потом уже медленно, как бы с неохотою снова вошел в шалашку. В шалашке было почти темно и совсем тихо, так тихо, что слышно было, как летают в воздухе шершни и как жует за забором лошадь Павла Анисимыча. Укладываясь на постель, Павел Анисимыч опять вдруг почувствовал, что ему предстоит тяжелое и неприятное дело, и это снова давило его сердце. В глубине души своей он пожелал, чтобы этого ему совсем не предстояло.