На небо сразу не попасть - [18]
Если кто-то отодвигается назад на входе, то Пясецкий бьёт его прутом по «петушку».
Сегодня нас вывели во двор и поставили в шеренгу. На другой стороне двора стоял покрытый стол, на котором лежали какие-то бумаги. В самом углу двора, на широком куске ткани, лежала куча пакетов. Около стола стоял немецкий комендант тюрьмы и какие-то женщины-польки. Начали нас вызывать по фамилии; каждый подходил к столу и получал пакет. Нам сказали, что это помощь польского опекунского совета, который нам раз в неделю будет давать эти пакеты.
От волнения у всех настолько отняло речь, что никто даже не поблагодарил. В каждой бумажной сумке была буханка хлеба весом в 1 килограмм, 12 кубиков сахара, связка лука (3–4 головки). В некоторых пакетиках вместо сахара был маленький пакетик искусственного мёда. Кроме того, некоторые нашли в пакетах святые образки. В камере сегодня был праздник. Никто не дрался за добавку супа. Заключённые наелись хлебом и спали.
Сегодня вечером двое из нашей камеры умерли. Начальник тюрьмы сказал, что это от переедания.
Время от времени мне помогает Чесек Пшибыл. Мы знакомы ещё с довоенного времени, а моя мама покупала овощи на лотке пани Пшибыловой.[65] Хотя его семья разными способами присылает ему передачи, Чесё П. очень тощий и у него, наверное, больные легкие. Его схватили, когда он запрыгивал в почтовый вагон. Баншуцы-украинцы били его почти целую неделю. Чесек тяжело кашляет, и у него лихорадка. Комендант камеры говорит, что у Пшибыла, наверное, болезнь лёгких.
Сегодня двое заключённых из нашей камеры совершили самоубийство. Это были работники почты, чьи дела были плохи, т. к. немцы подозревали их в чтении немецкой корреспонденции. Обоих били так, что у них поломаны руки и ноги, выбиты зубы. Пару дней назад жена одного из них прислала в белье записку, в которой говорила, что в ближайшее время их снова будет допрашивать Гестапо.
Ночью, когда все спали, оба почтаря перерезали себе вены лезвиями, которые тайком носили при себе. Начальник тюрьмы уведомил об этом Гестапо, и через полчаса к нам прибыли два офицера с улицы Пелчинской. Немцы осмотрели тела почтарей и приказали выбросить их из камеры. Мы хотели отнести тела во двор, но гестаповцы сказали нам сбросить тела с крыльца вниз.
Йоганн был сержантом в подразделениях СД. А сейчас он — большая фишка у нас в тюрьме. Посадили его за мошенничество и жульничество, но в тюрьме все его уважают. Даже начальник считается с Йоганном и слушает его советы. Сегодня мы драяли нашу камеру, поэтому двери на крыльцо часто были открыты. Йоганн приходит через определённые промежутки времени и разговаривает с заключёнными.
Комендант камеры спросил Йоганна, как выглядит ситуация на западном фронте. На это Йоганн засмеялся и ответил, что раньше, чем англичане придут во Львов, в городе не останется ни одного живого поляка.
Йоганн получает немецкие газеты, а в камере для немцев есть радио-точка.
Стена нашей тюрьмы граничит с домами, в которых объединены украинская и немецкая полиции. Вход — с улицы Яховича.[66] С некоторого времени, может, недели 3–4, по ночам оттуда слышны выстрелы, а часто также крики и команды.
Сегодня ночью было трудно заснуть в камере: так шумно было в тех домах. Выстрелов было немного, но зато отчётливо были слышны крики избиваемых и истязаемых людей. Вопли были такие, что даже наихудшие уголовники в нашей камере не могли из себя выдавить ни слова.
Комендант камеры, Малявский, схватил лихорадку, и его от нас забрали. Малявского перенесли в тюремную больницу. Пока что мы без коменданта.
Малявский умер в больнице. В тюрьме свирепствует тиф. Объявлен карантинный период. В это время даже охранникам нельзя покидать тюрьму. Можно общаться с семьями только по телефону. У нас должен появиться новый комендант камеры.
В камере новый комендант — Казик Борецкий. Это злодей из злодейской аристократии, злодей-киндер, что означает высокий класс с точки зрения профессиональности и злодейских принципов. Борецкий нас не бьёт так, как это делал Малявский. Борецкий — справедливый и не признаёт авантюр между заключёнными. За воровство, совершённое одним заключённым у другого, Борецкий карает очень жёстко. «Крыса», пойманная на горячем, получает до ста ударов доской по заднице. За травлю украинца или еврея Борецкий изрядно бьёт.
Наш новый комендант камеры ожидает серьёзного приговора, поскольку в такси, на котором он ехал на работу, нашли оружие.
Каждый вторник и пятницу приезжают «воронки», чтобы везти людей на расстрелы. После их отъезда в камере говорят, что тот или другой поехал «засрать песок». Всегда, как только зазвучит клаксон и послышится грохот открываемых ворот, люди забираются на ведро и считают, сколько фургонов приехало. После подсчёта фургонов узнают, сколько народу пойдёт сегодня в пески. На протяжении всего времени, пока фургон не выедет с территории тюрьмы, в камере господствует молчание. Иногда и целый час, а то и два никто не проронит ни слова. Одни молятся о том, чтобы не их вызвали, другие, то есть неверующие, очень нервно прохаживаются по камере или гадают на тюремных картах. Во время нахождения «воронков» в тюрьме никому нельзя выходить из камеры и всем задерживают пищу.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.