На меня направлен сумрак ночи - [51]

Пишите и приезжайте. С лучшими пожеланиями.

Ваш В. Пугачев

3. 07. 1974.

3 июня освободился Сергей Пономарев. Из Елатьмы приехал в Горький, пока еще не насовсем, Володя Жильцов. Большой компанией поехали за Волгу на Дрязгу, фотографировались на Ивановском спуске и на фильянчике (такое название речного трамвая укоренилось в Горьком) с чайками над головой…

В Мордовских зонах сидело много украинских националистов, Сергей и Володя переняли от них несколько песен и артистично их исполняли дома и на улице. Как-то вечером такое исполнение услышали ребята из общежития водного института и начали аплодировать.

Работать Пономарев (а потом и приехавший Жильцов) начал разнорабочим, почтальоном.

После приезда Сергея я стал захаживать в их квартиру на Ульянова, 4 – впритык к зданию истфака. В узких, с высокими потолками комнатах, заставленных стеллажами с книгами, преимущественно поэзией, слушали рассказы Сергея про Донатыча, т.е. Андрея Синявского (они сидели на одной зоне и общались – филологи же!), стихи Елены, споря по поводу новых книг и фильмов. Только что вышел фильм «Калина красная» с лагерной темой, вызвавший неоднозначные оценки среди зэков.

3 октября мы с Борисом Терновским шли по улице Фигнер мимо типографии и на газетном стенде увидали некролог. «Смотри, – повернулся ко мне Борис, – умер твой Шукшин». Похоронен Шукшин был в Москве на Новодевичьем кладбище. Я хотел попасть на похороны, но из-за неудачного для меня графика дежурств не смог это сделать.

Недреманное око Горьковского УКГБ не выпускало меня из поля зрения. Мой шапочно знакомый Уланов, копируя в университетской фотолаборатории самиздат, был отслежен, задержан и дал показания на меня и еще нескольких знакомых. У КГБ были и другие источники информации, в том числе работала прослушка.

27 декабря я женился. Свадьба была в Протвино. Но только 7 мая 1975 года я рассчитался с предприятием тепловых сетей (ПТС) и переехал в Московскую область. При расчете мастер нашего участка сказал мне: «Ты на меня не обижайся. Я несколько раз выдвигал тебя на премию, но ни разу начальство не утвердило». Обижаться мне не приходило в голову.

МОСКОВСКИЕ ВСТРЕЧИ

За делом и в Москву невелик проезд

Поехал в Москву за песнями

Следствием теплых отношений, сложившихся у меня с Мишей Панкратовым и его женой Еленой Семека, стало то, что, приезжая в Москву в 1972–73 годах я обычно останавливался у них. Они жили недалеко от метро Добрынинская в трехэтажном доме, выходящем на Садовое кольцо (дом давно снесен и на его месте троллейбусная остановка).

Приезжал я из Горького утренним поездом, рано. Часа полтора-два сидел на вокзале или ходил по городу. Приезжал на Добрынинскую к 9 и все равно будил хозяев – ложились они далеко за полночь. Елена делала утренний туалет, а мы с Мишей выводили погулять дряхлого эрдельтерьера Питера.

Елена Сергеевна Семека, востоковед, буддолог, к.ф.н., работала в Институте востоковедения, где была уже на грани увольнения. Автор «Истории буддизма на Цейлоне», «Дела Дандрона» и соавтор нескольких книг о Ю.Н. Рерихе, она стала неблагонадежной после подписания в 1968 году письма в защиту Александра Гинзбурга. Умная и смелая, она была одним из немногих людей, через которых самиздатские рукописи и документы правозащитников передавались на Запад. (Тогда я об этом мог только догадываться.)

В доме частыми гостями были друзья: Борис Шрагин, Юрий Глазов (сослуживец, которого уволили из института), Павел Литвинов, поэт Наум Коржавин… Западные коллеги и корреспонденты, преимущественно итальянцы, приносили научную литературу, «тамиздат», лекарства (Елена Сергеевна страдала сильными головными болями, проходившими только от привозимых лекарств. «Я из-за одной головной боли готова эмигрировать», – иногда в сердцах говорила она).

В мой апрельский приезд 1973-го Лена и Миша пригласили меня поехать с ними в Пушкино к о. Александру Меню, о котором я тогда мало что знал. Елене, как востоковеду, он ранее дал на рецензию очередную свою книгу (объемный машинописный фолиант), в котором восточные религии рассматривались как предтечи христианства.

На электричке доехали до Пушкино и пешком дошли до Новой Деревни. Здесь о. Александр служил в небольшой церкви XVII века.

Шли недели Великого поста. Мы попали на проповедь по окончании службы. Я увидел, как жадно и заинтересованно прихожанки ловят слова своего пастыря. Проповедь была о смысле поста и воздержания. Речь была простой, доходчивой, почти светской. После проповеди к нему подходили пожилые женщины, спрашивали советов, и он что-то им тихо отвечал.

Только через какое-то время он смог подойти к нам, извинился и отвел в домик при церкви. Поблагодарил Елену Сергеевну. Рассказал о своих бытовых заботах. На вопрос об эмиграции сказал, что не собирается уезжать: «Я же православный священник, здесь моя паства. Потом, мне подняться – это семья шесть человек и все окружение»…

Самым частым гостем у Лены и Миши был Наум Коржавин, которого все ласково звали Эммочка. Совершенно некрасивый, но обаятельный. Он в это время был в тягостных сомнениях – уезжать или не уезжать. Уезжать очень не хотелось. В Москве у него была аудитория, поклонники. С другой стороны, отовсюду он был исключен, его не печатали. Семью кормила красавица жена Любаня.