На меня направлен сумрак ночи - [48]

Зато в институте бурно кипела профсоюзная и общественная жизнь, отмечались все праздники и дни рождения хороших и милых сотрудников. Поскольку механизация и автоматизация баз снабжения теоретически должны были неуклонно расти, то это отражалось в ежегодных графиках, и кривая роста уже упиралась в 100 процентов. Реально же все нормальные люди представляли, что все на местах делается «от пупа», а все исходные данные – туфта.

Приходить и уходить из института надо было вовремя, а в остальное время изображать работу или заниматься общественной деятельностью. На Новый год отделы поздравляли друг друга, направляли делегации, писали открытки.

Не утихали пересуды. Иногда совсем абсурдные. Сухой осенью 1972-го горели заволжские леса, и наши дамы во главе с парторгом отдела всерьез рассуждали о том, что поджигают их, скорее всего, старообрядцы.

Институтом покойно руководил пожилой директор – добрый и приятный в отношениях с сотрудниками Вольский. Главный инженер Виталий Николаевич Ефимов тоже был мягок с подчиненными. Руководитель нашего большого отдела Юрий Павлович Овсянников, всегда модно одетый, щеголеватый, посматривал на сотрудников (с высоты своего оклада) слегка высокомерно, но, без сомнения, был человеком неглупым. Поговаривали, что за ним тянулась какая-то давняя история, которая тормозила его карьеру. Будучи пионервожатым в лагере, он увлекся старшеклассницей и пострадал за этот роман.

В нашем отделе народ был разношерстный: от «выпускницы кулинарного техникума» до талантливого физфаковца Юзика Сигала, который написал кандидатскую, но из Горького его посылали на защиту в Москву, а из Москвы в Горький. Юзик – киевский еврей, скорее он был похож на рыжеватого костромского или вологодского мужика и, как и другие мужчины нашего отдела, выпить водочки в праздник, в отличие от меня, не отказывался.

Хотя мы с ним работали в разных группах, нам как-то было поручено, независимо друг от друга, вывести кривую развития нашей отрасли на 15 или 20 лет вперед. Я выводил свою методом доморощенной статистики, а Юзик экстраполировал исходные данные в математической программе. К моему удивлению, наши кривые совпали. Работа была отпечатана, переплетена, украшена золотым тиснением и поставлена на полку. (Незадолго до своего увольнения я полистал ее и случайно обнаружил в своих расчетах арифметическую ошибку, которая все данные увеличивала или уменьшала в два раза.)

Первый свой день рождения на свободе я отмечал дома. Собралось человек пятнадцать: Володя Мокров, Женя Купчинов, Валера Буйдин, Елена Пономарева, Таня Батаева, Светлана Павленкова, обе Наташи. Борис Терновский, мои братья… Борис принес небывалую тогда и дорогую редкость – настоящий коньяк «Камю-Наполеон», а Наташа Макарова сочинила оду:

Когда Креститель Иоанн

Христа крестил из Иордан-

реки (Не ежьтесь, Там мороз

Лишь в этот год) – А если роз

Без терниев вам захотеть,

И в вечном лете попотеть,

То полный, господа, вперед,

Туда, на реку Иордан.

В полет, душа. Где чемодан?

Простите это отступленье.

Бишь, заплутались мы в веках.

Не о крещенских холодах,

Возговорим о дне Рожденья.

Виталий наш! Родились Вы

(Вас славно жизнью нарекли).

Вы – наша жизнь, душа, дыханье,

Мы без ума от братских уз.

О, всеми ты, гармонь, мехами

Воспой наш дружеский союз!

Виталий – жизнь. O, brevis vita!

Но вечна, безупречна свита.

И шелестящею толпой

В Аид сойдем мы за тобой.

Но если уготован рай,

Его, Виталик, выбирай!

Мы, несмотря на все грехи

(Пуст жизнь плоха, плохи стихи),

И в рай пойдем, тебя любя,

Кто отлучит нас от тебя?

Все в этот крещенский день были преисполнены друг к другу любви и дружбы…

Барственный Овсянников с некоторым недоумением наблюдал за мной и однажды снизошел и спросил: «Вы что, собираетесь на 105 рублей здесь всю жизнь прожить?» Я не собирался. Не из-за рублей, конечно. Просто из-за невозможности заняться в рабочее время чем-либо полезным. По примеру Купчинова и других я решил осенью устраиваться на газовую котельную, чтобы иметь свободное время для чтения и других занятий. Тем более, что зарплату газооператоров с этого года подняли в полтора раза.

Обстоятельства ускорили принятие этого решения. Вскоре после начала 1973 года в институте появился новый директор К. – бывший секретарь одного из райкомов партии. За ним числились разворованные 150 тысяч рублей, по тем временам крупная сумма. От греха подальше его списали в нашу тихую гавань. Он глянул окрест себя, и душа его уязвлена страданием стала: не институт, а какой-то приют диссидентов и сионистов. И начал действовать.

Но сначала гроза прогремела над головами начальников. Я видел нашего недавно столь гордого Овсянникова со слезами на глазах. Новый директор устроил погром. На собрании он заявил: «Есть работы, которые даже в готовом виде, когда откроешь – волосы дыбом поднимаются! И в 80 процентах вина в этом Овсянникова и Ефимова». Обратился к Вольскому: «Можете ясно сказать, что у нас есть, чего нет?»

Вольский с явным удовольствием, мол, посиди в этом дерьме, развел руками: «Да ничего нет. Площади складских помещений занижены. По паспортным данным – одни площади, заказчик привозит другие, мы меряем – третьи. А какие они в действительности, никто не знает…»