На маленькой планете - [133]

— Что правда, то правда, но не так просто все.

— Вечер, ребяты, — заговорил ласково Панкрат. — Тихо, смотрите как? В такой вечер, когда летом, рыбку ловить. Особо хорошо. Тихо и кругом живой звон. Поют далеко и кричат, а ты и не слышишь будто. Сидишь, вокруг тебя полный покой, тишина, даже слезу прошибет. Камыш — и тот только метелкой чуть-чуть шевелит. Как может быть, думаешь, на земле… неужели у кого-то рука, думаешь, поднимается снова на войну? Какая наша родина, какая наша Россия, какая она тихая да зеленая, да спровористые мужики в ней какие! Каких домов наставили! Неужто сызнова начнется… Глядишь на воду, а вода, — продолжал Панкрат, — это не вода, а взаправдашнее зеркало! Рыба пырнет это зеркало носом, и по ей по всей круги пошли-пошли. Круги идут-идут… Ну! Поплавок, он линь-линь по воде. Однако клюет. У меня всегда клюет, у меня всегда клюет. И на тесто.

— Рассказывает так, что видно рыбака. — Николай устроился поудобнее.

— А что? Рыба, скажу тебе, существо самое что ни есть умное. Оно нежное существо. Козел, паразит, задом и боком прет, ноги у него тряпкой тилипаются, а он прет, как «собака на сене», черт такой. А рыба что, рыба клюет. И чем нежнее, тем тихоньше клюет. У меня не было, чтоб не клюнуло. Не было такого. Я в тесто этих капель напускаю… Как их? Ну, что в нос? Как их?

— Нашатырь?! — удивился Дарин.

— Да нет. Да эти, ну как их? Нежные такие, как раз для их, рыб. Ну, моя память, иде делась, скажите? Ну вспомнил. Фу ты, сызнова забыл. Коля, помоги, на «а» называется!

— Не знаю. Алкоголь?

— Нет, нет. Фу ты, валерьянка! Фу ты, черт. Прости, господи.

— На какое же это «а»? — спросил Дарин.

— Капнешь. Клюет! Сразу! А можно еще этих, анисовых. Потянешь удочку осторожненько — есть карась-князь! Вот какие караси, нежнейшие, смирные. Покой и тихо. Сидишь. Я всегда хотел быть рыбаком. Самая умная профессия — рыбак. У кого хошь спросите! Я оттуда чего ж уехал? Сами понимаете, что не шибко от хорошего уехал, а тут брат денег на дорогу выслал. Ему одному не очень весело здесь, хоть он живет крепко. У него на станции свой дом, детей нет, не пошли, а жена к поездам носит что поесть. Вот как живет, мне до него не по размеру. А так бы я не уехал, если б не война. Тут оно вроде и проще, а вот душа живет там, на Тульщине. Моя изба как упала, так, писали, сейчас ее никто не тревожит. Один бурьян порос, жалко. А я все думаю про избу. Я в ней рос, а мой отец тоже в ней рос, и его отец, мой дед, тоже в ней рос. Приехал с фронта, а мои живут уж в сарае, а изба как есть повалилась. Новый дом ставить, а у меня скоро открылась эта болезнь, пропади они пропадом, сын еще… Как все свалилось на голову. Конечно, если б не война… Все ж рыбак — лучшая профессия.

— Чепуха! — не согласился Дарин. — Ты шофером не работал? Это очевидно. Не работал? Рыбак — это дурак. Пословиц не знаешь.

— Я для примера, — проговорил смиренно Панкрат, обращаясь к Николаю. — Для примера же. И другие, может, есть где, не спорю. Что, мало дел каких? Я не спорю.

— Ры-бак! — протянул обиженно Дарин. — Я лично признаю только две профессии — шофер да космонавт! Все. Понял? Правильно, Саев, говорю? Я закончил десять классов, поступил во Фрунзе в институт, а потом бросил. Сам бросил? Сам бросил. Из-за шоферства. Шофер — тут никуда не денешься, это да! А все чепуха! Закончил институт, а дальше что? Инженер. Год инженер, два-три и до бесконечности — тоже инженер. Извините, братья славяне, а дальше что? Инженер. Кричи во все горло, будь семь пядей во лбу, а ты инженер. Ничего у тебя не получится, дальше ни один инженер не прыгнул. Ты, Домкратик, диалектику не изучал по обществоведению? Нет. Что такое инженер? Он и получает-то в два раза меньше меня. Я три сотни, а он сто десять — сто пятьдесят. И все. Но на деньги мне наплевать, мне они только для самолюбия нужны. Я настоящий шофер. Так, Николай?

— Да уж с Почетной доски не слазишь…

— Всякую зазубринку в машине я всем телом чувствую. Я понимаю машину, как человека. Сидишь в кабине один, один на один… Ты можешь перевернуться, все от тебя зависит самого. В твоих руках двести лошадей! И каких!

— Все это так, — вздохнул Николай. — Но трудная работа, тяжелая и грязная к тому же. Все время в масленой спецовке.

— Чепуха это! — не согласился Дарин.

— Так-так, — согласился смущенно Николай. — Не знаю почему, но так. Не могу понять, почему ты еще живой?

— Я много рудников сменил. Были б гонки по горным дорогам, я приходил бы всегда первым. У меня машина живая. Я, когда рассержусь, хвачу машину кулаком, и она идет после этого быстрее. Честное слово! У меня мать и отец в Молдавановке живут. У них большой виноградник, целая плантация, и денег у них — мешок! Гора целая. А когда я смотрю на деньги с брезгливостью, мать не верит этому, не верит, что меня тошнит от замусоленных бумажек. Она хотела, чтоб я закончил институт и стал чиновником и потихоньку прокисал в городе, но я не тот. Я во Фрунзе поначалу работал. У меня были девочки. Артистки! Не вру. Каждому бы такое, чтоб в двадцать один год столько повидать. Я люблю идти и идти все время вперед и назад не смотреть никогда. Иначе не стоит идти вперед. Я русский парень, но во мне есть что-то горное, потому что без гор я не могу. Вот хрест на пузе!