«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие - [35]
«Канализация не работала, и все нечистоты выливалось во двор больницы. Была лютая зима, куча посреди двора промерзла и сверкала на солнце, как обливная коричневая керамика. Весной она начала таять и расползаться по двору. Припекло солнце, куча потекла, и весенний воздух наполнился живым ароматом говна. Главный врач больницы вызвал ходячих больных и приказал убрать кучу. Выдали лопаты и носилки. Больные, матюгаясь, пошли выполнять приказ. Они зажимали носы, плевались, не переставая ругаться, ломами и лопатами лупили, как попало вонючую кашу и все перепачкались: и руки, и брюки, и ботинки, и даже лица. Я же, прежде всего, раздобыл рукавицы, взял лопату и, подойдя с того края, где было больше тени и куча еще не оттаяла, начал аккуратно вырубать лопатой ровные кирпичики. Вырубив очередной, я осторожно и не спеша укладывал его на носилки. И так я работал один со своего края, а когда носилки наполнялись, я звал кого-нибудь на помощь, и мы относили «кирпичи» в нужное место. Я так увлекся аккуратностью, что даже такая грязная работа доставляла мне удовольствие. Постепенно я освобождал двор от этой дряни. Больные, видя как я стараюсь, не спеша, не ругаясь и не пачкаясь, начали работать аккуратнее. Главный врач похвалил меня и распорядился выдать добавку к обеду».
(Из письма В.Я. Ситникова)
Глава 6. «Русский чай»
Может быть, благодаря всему этому «соцреализму» и решился Ситников «свалить за границу». Рискнул на старости лет: где наша не пропадала! С такой биографией потерь не считают. К тому же в году, кажется, семидесятом получил он двухкомнатную квартиру на последнем этаже нового девятиэтажного дома, похожего на гигантскую спичечную коробку, в безликом микрорайоне – неподалеку от станции метро «Семеновская». И выходило, что все равно надо привыкать к какой-то новой жизни, вновь обустраиваться. Но там, на Западе, свет маячил от этой самой статуи Свободы, а здесь – родные рыла, осточертевшие за шестьдесят лет совместной жизни. Да еще власти в спину подпихивали, уж больно много к нему иностранцев шастало.
И тут понял я, что спать больше не могу, поднялся и вышел на террасу, покурить. Влажный, терпкий ночной воздух холодил лоб и то нервное возбуждение, что пришло вместе со сном, постепенно ослабевало.
Однако подействовал сон этот на меня необычайно сильно – что-то с памятью моей стало. Словно вскрылась в ней та самая заветная кладовая и то, что залежалось во всех ее ячейках и уголках, взыграло и потекло узорным потоком наружу, в мое нынешнее заурядно-«совковое» бытие. И оно, это самое бытие, усеченное единообразием неисчислимых возможностей, образовало ту верную диспозицию, где, как в детском калейдоскопе, сложились эти узоры в картинки, различные по степеням удаленности, формату, цвету и фактуре.
Вот, к примеру, улица Кирова – бывалый гул былой Мясницкой. Шуму прибавилось, а в остальном все тоже: те же заспанные лица, неметеные комнаты, тот же русский мат, бессмысленный и беспощадный, та же повседневная московская бестолковая толкотня.
Посмотришь на русского человека острым глазком… Посмотрит он на тебя острым глазком… И все понятно. Происхождение – темное, цели и намерения – неисповедимые, средств – никаких, но весь – в трудах. В начале каждого дня проявляется он из непроявленного состояния, а затем, когда наступает ночь, снова уходит в непроявленность. Что-то остается при этом и для себя самого, но мало, жалкие крохи, потому что все расходуется на противостояние стихиям.
А вот и стеклянная витрина. За ней, как рыбы в аквариуме, шевелятся люди. Некоторые перемещаются в пространстве, но большинство сидит и смотрит сквозь табачный дым на улицу. И у всех у них такие же, как у рыб, отстраненно-сонные, ничего не выражающие глаза. Это кафе «Русский чай»:
Швейцара зовут дядя Сережа. У него длинная крашеная черная борода, белозубый щучий оскал, узенький лобик с тремя продольными складками и маленькие глаза-щелочки в ореоле лучистых морщинок. Он обычно в веселом расположении духа: кричит «Оп, ля-ля!», ловко подбрасывает номерок, помогает надеть пальто и неуловимым скользящим движением прячет в обшитый золотым галуном карман чаевые.
Вниманию читателя предлагается первое подробное жизнеописание Марка Алданова – самого популярного писателя русского Зарубежья, видного общественно-политического деятеля эмиграции «первой волны». Беллетристика Алданова – вершина русского историософского романа ХХ века, а его жизнь – редкий пример духовного благородства, принципиальности и свободомыслия. Книга написана на основании большого числа документальных источников, в том числе ранее неизвестных архивных материалов. Помимо сведений, касающихся непосредственно биографии Алданова, в ней обсуждаются основные мировоззренческие представления Алданова-мыслителя, приводятся систематизированные сведения о рецепции образа писателя его современниками.
Марк Уральский — автор большого числа научно-публицистических работ и документальной прозы. Его новая книга посвящена истории жизни и литературно-общественной деятельности Ильи Марковича Троцкого (1879, Ромны — 1969, Нью-Йорк) — журналиста-«русскословца», затем эмигранта, активного деятеля ОРТ, чья личность в силу «политической неблагозвучности» фамилии долгое время оставалась в тени забвения. Между тем он является инициатором кампании за присуждение Ивану Бунину Нобелевской премии по литературе, автором многочисленных статей, представляющих сегодня ценнейшее собрание документов по истории Серебряного века и русской эмиграции «первой волны».
Настоящая книга писателя-документалиста Марка Уральского является завершающей в ряду его публикаций, касающихся личных и деловых связей русских писателей-классиков середины XIX – начала XX в. с евреями. На основе большого корпуса документальных и научных материалов дан всесторонний анализ позиции, которую Иван Сергеевич Тургенев занимал в национальном вопросе, получившем особую актуальность в Европе, начиная с первой трети XIX в. и, в частности, в еврейской проблематике. И. С. Тургенев, как никто другой из знаменитых писателей его времени, имел обширные личные контакты с российскими и западноевропейскими эмансипированными евреями из числа литераторов, издателей, музыкантов и художников.
Книга посвящена истории взаимоотношений Ивана Бунина с русско-еврейскими интеллектуалами. Эта тема до настоящего времени оставалась вне поле зрения буниноведов. Между тем круг общения Бунина, как ни у кого другого из русских писателей-эмигрантов, был насыщен евреями – друзьями, близкими знакомыми, помощниками и покровителями. Во время войны Бунин укрывал в своем доме спасавшихся от нацистского террора евреев. Все эти обстоятельства представляются интересными не только сами по себе – как все необычное, выходящее из ряда вон в биографиях выдающихся личностей, но и в широком культурно-историческом контексте русско-еврейских отношений.
Книга посвящена раскрытию затененных страниц жизни Максима Горького, связанных с его деятельностью как декларативного русского филосемита: борьба с антисемитизмом, популяризация еврейского культурного наследия, другие аспекты проеврейской активности писателя, по сей день остающиеся terra incognita научного горьковедения. Приводятся редкие документальные материалы, иллюстрирующие дружеские отношения Горького с Шолом-Алейхемом, Х. Н. Бяликом, Шолом Ашем, В. Жаботинским, П. Рутенбергом и др., — интересные не только для создания полноценной политической биографии великого писателя, но и в широком контексте истории русско-еврейских отношений в ХХ в.
Биография Марка Алданова - одного из самых видных и, несомненно, самого популярного писателя русского эмиграции первой волны - до сих пор не написана. Особенно мало сведений имеется о его доэмигрантском периоде жизни. Даже в серьезной литературоведческой статье «Марк Алданов: оценка и память» Андрея Гершун-Колина, с которым Алданов был лично знаком, о происхождении писателя и его жизни в России сказано буквально несколько слов. Не прояснены детали дореволюционной жизни Марка Алданова и в работах, написанных другими историками литературы, в том числе Андрея Чернышева, открывшего российскому читателю имя Марка Алданова, подготовившего и издавшего в Москве собрания сочинений писателя. Из всего, что сообщается алдановедами, явствует только одно: писатель родился в Российской империи и здесь же прошла его молодость, пора физического и духовного созревания.
Александр Ковинька — один из старейших писателей-юмористов Украины. В своем творчестве А. Ковинька продолжает традиции замечательного украинского сатирика Остапа Вишни. Главная тема повестей и рассказов писателя — украинское село в дореволюционном прошлом и настоящем. Автор широко пользуется богатым народным юмором, то доброжелательным и снисходительным, то лукавым, то насмешливым, то беспощадно злым, уничтожающим своей иронией. Его живое и веселое слово бичует прежде всего тех, кто мешает жить и работать, — нерадивых хозяйственников, расхитителей, бюрократов, лодырей и хапуг, а также религиозные суеверия и невежество. Высмеивая недостатки, встречающиеся в быту, А. Ковинька с доброй улыбкой пишет о положительных явлениях в нашей действительности, о хороших советских людях.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.