«На лучшей собственной звезде». Вася Ситников, Эдик Лимонов, Немухин, Пуся и другие - [138]
Пострадал «дед» всего лишь один раз, да и то в «хрущевскую оттепель», из-за явной промашки начальства, которое сгоряча не разобралось, кому надо уши надрать. В сущности, «дед» за других пострадал, за молодых, ибо по особенностям мыслеобразования партийных идеологов этих самых «молодых» обязательно должен был наставлять умудренный злокозненным опытом «авторитет». И Кропивницкий-старший на эту роль очень даже подходил. Обвинили его тогда немного не мало, в организации неформальной «Лианозовской группы» и на основании этого выгнали из МОСХ’а.
Кропивницкий поначалу расстроился ужасно, но виду не подавал, все зубоскалил:
– Мол, убоялись старика убогого козлы безрогие.
Затем, однако, смекнул: ему лично от членства в МОСХ’е проку никакого нет, а известности прибавилось – теперь он и «обиженный властями гений» и как-никак глава «Лианозовской группы»… И махнул «дед» на все эти реабилитационные дела рукой.
На дворе стояли уж иные времена, иные ветры властно дули. Народ к «деду» Кропивницкому валом валил, и он во вкус вошел, и из себя эдакого старейшину «нового авангарда» ненавязчиво, но с большим достоинством изображал.
В некотором смысле оно так и было, но только в некотором смысле – в мифологическом. На деле «дед» в погоне за пылким молодняком сам лихорадочно менялся, стремясь изжить свои замшелые замашки в стиле «модерн». И что действительно уникально – с годами у него это выходило все лучше и лучше.
В тот день, как сейчас помню, разговор у нас не клеился. «Дед» хмурился и раздраженно сопел.
– Значит, никаких особых историй интересных не произошло?
– Да вроде бы и нет. Правда, был я на концерте Марии Вениаминовны Юдиной. Знаете такую? Она пианистка и еще профессором в консерватории состоит. Говорят, что там всех девиц перетрахала.
Кропивницкий явно оживился.
– Да что вы говорите! Всех девиц! Надо же до чего бойка, а ведь уже в годах должна быть. Я ее до войны встречал, уже тогда не ахти какая молодка была. Ну и как концерт? Она ведь здорово играет, я много раз ее слушал, звук имеет необычайной силы и наполненности, густой такой. Хотя притом и жесткий, мужской что ли. Товарищу Сталину очень ее исполнение нравилось.
Мне Шостакович рассказывал такую вот историю. Однажды в Радиокомитете раздался телефонный звонок, повергший в состояние ступора всех тамошних начальников. Звонил Сталин. Он сказал, что накануне слушал по радио фортепьянный концерт Моцарта № 23 в исполнении Юдиной. Спросил: существует ли пластинка с записью концерта? «Конечно, есть, Иосиф Виссарионович», – ответили ему. «Хорошо, – сказал Сталин. – Пришлите завтра эту пластинку ко мне на дачу».
Руководители Радиокомитета впали в дикую панику. На самом-то деле никакой пластинки не было, концерт передавали из студии. Но Сталину боялись сказать «нет». Никто не знал, какие будут последствия. Нужно было поддакивать.
Срочно вызвали Юдину, собрали оркестр и ночью устроили запись. Все, кроме Юдиной, тряслись от страха. Дирижёр ничего не соображал, пришлось его отправить домой. Вызвали другого – та же история: сам дрожит и сбивает оркестр. Только третий дирижёр смог довести запись до конца. Это был уникальный случай в истории звукозаписи – смена трёх дирижёров.
К утру запись была наконец готова, а на другой день была изготовлена пластинка, которую в срочном порядке отправили Сталину.
Но история на этом не закончилась. Через некоторое время Юдина получила конверт, в который было вложено 20 тысяч рублей – огромные по тем временам деньги. Ей сообщили, что это сделано по личному указанию товарища Сталина. И тогда она написала, якобы, Сталину такое письмо: «Благодарю Вас, Иосиф Виссарионович, за Вашу помощь. Я буду молиться за Вас денно и нощно и просить Господа, чтобы он простил Ваши прегрешения перед народом и страной. Господь милостив, он простит. А деньги я отдам на ремонт церкви, в которую хожу».
В это трудно поверить. Но Шостакович уверен, что так оно и было.
Сталин посчитал за лучшее промолчать. Или ему письма не показали? Утверждают, что пластинка с моцартовским концертом стояла на его патефоне, когда его нашли мёртвым.
А вам как игра ее показалась? Концерт-то небось в Большом зале консерватории был, профессорша как-никак?
– Да нет, все в доме композиторов происходило. Там, знаете ли, музыкальный молодежный клуб есть. Молодежи в нем не так чтобы очень много, но говорить не возбраняется, и концерты хорошие. Она там Мусоргского играла, «Картинки с выставки». Очень здорово! Ну, а после выступления своими мыслями с залом поделиться решила. «Мне, – говорит, – не рекомендуют с речами выступать, но я «их» не боюсь, все равно скажу». И сказала! «Штокгаузен – отличный композитор. Я его выставку сделать здесь хотела, все свои деньги на это дело угрохала. А под конец запретили. Почему, спрашивается, такое свинство и дебилизм у нас процветают?». Председательствующего чуть кондрашка не хватила. А зал на «свинство и дебилизм» очень сочувственно среагировал, аплодировали долго.
