На лобном месте. Литература нравственного сопротивления, 1946-1986 - [157]

Дети самиздата Александр Гинзбург, Юрий Галансков и другие.

Андрей Амальрик

Новое для России явление самиздата, участие в нем известнейших писателей, от Паустовского до Солженицына, магнитофонная революция и поток так называемой «тюремной литературы» — все это вызвало немедленный отклик среди молодежи.

То в одном, то в другом месте появляются машинописные журналы, которые вряд ли отличались бы от обычных школьных или студенческих «изданий», если бы впоследствии за эту машинопись не давали тюремных сроков. Подобных журналов было тогда намного больше, чем принято думать. Молодежь не могла и не хотела молчать. Я знаю несколько рукописных школьных журналов 1956 г., в одном из которых передовая начиналась с детской непосредственностью:

«Сталин — гад!»

В 1956 году перепуганные воспитатели лишь всплескивали руками. В 60-х, увы, замелькали газетные заметки «из зала суда»; только от них и начался отсчет рукописного бунтарства.

Первые машинописные журналы молодежи — «Синтаксис» и «Бумеранг».

«Синтаксис» составил Александр Гинзбург, «Бумеранг» — бывший студент-историк Владимир Осипов, исключенный из университета в 59-м году за публичный протест против ареста своего однокурсника.

«Синтаксис» выпускался зимой и весной 60-го года. «Бумеранг» — в ноябре. Вскоре появился и машинописный журнал «Феникс-61», вдохновителем и редактором которого был молодой поэт Юрий Галансков.

Распространялись также «Сфинксы», поэтические сборники совсем юных с несколько претенциозным названием «СМОГ» (Сила, мысль, образность, глубина»).

Молодежь выходит на площадь. Не на Сенатскую. На площадь Маяковского в Москве.

Я был свидетелем разгона одной такой молодежной демонстрации. После чтения стихов на площади Маяковского толпа человек в двести отправилась к Союзу писателей СССР, чтобы заявить о своем праве участвовать в духовной и литературной жизни.

В разгон демонстрации включилась служба охраны посольств, расположенных на улице, служба особая, оснащенная радиопередатчиками, которых тогда еще не было у простых милиционеров. Буквально через несколько минут подъехали черные «Волги», и организаторы демонстрации были мгновенно, с профессиональным умением, брошены в легковые машины и увезены. Демонстранты, оказавшиеся без вожаков, были рассеяны.

Я окликнул одного из бежавших, который, вырвавшись из рук подъехавших дружинников, заметался, втолкнул его в двери писательского клуба, а потом провел его сквозь весь клуб и выпустил с другой стороны, на улицу Воровского. Он успел только сказать, что они шли от памятника Маяковскому.

Так началась расправа над студенчеством. А поначалу ничего не предвещало, казалось, такого поворота событий…

…29 июля 1958 года в Москве был официально открыт памятник поэту Владимиру Маяковскому. Министр культуры Михайлов произнес речь. Старый, «номенклатурный» поэт Тихонов перерезал ленту, в заключение несколько признанных властью поэтов читали свои стихи.

А когда кончили, выяснилось, что не только они хотели б прочитать свои стихи. От желающих декламировать отбою не было.

После многих лет разобщения этот стихийно возникший интерес людей друг к другу понравился. Молодые люди решили собираться у памятника Маяковскому по крайней мере раз в месяц и читать стихи.

Читали здесь и разрешенное, и неразрешенное — Гумилева, Ахматову. Декламировали свои стихи, изредка талантливые.

Возникли дискуссии. В самом центре Москвы! Такого не было почти полвека. Юноши и девушки спорили о новых книгах, волновавших всех, — прежде всего о книгах Дудинцева «Не хлебом единым», Тендрякова «Ухабы», о статье Вл. Померанцева «Об искренности в литературе», напечатанной в «Новом мире» еще в конце 1953 года.

Сталин был низвергнут. Как пел Галич чуть позднее: «Оказался наш отец Не отцом, а сукою»…

Естественно, молодежь восстала против всякой регламентации. Александр Гинзбург заявил, что он будет помещать в «Синтаксисе» произведения любых направлений. Тут были и антисталинские стихи, и просоветские, и религиозные, и формалистические.

До своего ареста в июле 1960 года Александр Гинзбург успел выпустить три номера. В журнале не было критических статей, почти не наскребли и прозы, — стихи и стихи. Этого оказалось достаточно для ареста.

…Ожила не только поэзия. На частных квартирах, как известно, стали выставлять свои картины молодые художники.

Хороши были картины или плохи — не буду сейчас рассматривать эту сторону дела. Разные были картины. Разные стихи. Важно другое. И картины, и самодеятельные журналы были первой открытой атакой на конформизм в искусстве.

Юные протестанты были все еще столь наивны, что не только проводили демонстрации на улицах усиленной охраны, но и пытались доказать следователям КГБ неконституционность их арестов, скажем, неконституционность 70-й статьи УК РСФСР.

В самом деле, ведь Конституцией СССР разрешена свобода слова. Владимир Осипов, позднее ставший неославянофилом и редактором журнала «Вече» (об этом будем говорить особо), рассказывает, что арестованный вместе с ним Илья Бокштейн всем кагебистам доказывал антиконституционность 70-й статьи УК, говорящей об измышлениях, порочащих советский строй, как о составе преступления…