На литературных перекрестках - [65]

Роль Катарины исполняла Хадиша Букеева, Петруччио — Шакен Айманов. В те годы, когда на сцене шел замечательный шекспировский спектакль, и казахи и русские стремились увидеть игру этих высокоталантливых актеров. Смотрел их и, вероятно, не один раз, Герой Советского Союза писатель Малик Габдуллин. Когда он вернулся домой, побывав на родине Шекспира, поэт Алексей Брагин посвятил ему стихи:

В Стратфорде, в тихом примузейном сквере,

Привольем дальней Родины дыша,

Он вспомнил вас в театре на премьере,

Друзья мои, Шакен и Хадиша.

Он вспомнил голос, полный трубной меди,

Строптивую смиривший до конца,

А у нее смуглее смуглой леди

Цвет кожи чуть скуластого лица.

Пускай английской резче и гортанней

У Хадиши порывистая речь.

Пусть узких глаз надменное сверканье

Вас может разом обновить и сжечь.

Но это Кет! — Я утверждаю гордо,

А ты, Шакен, — Петруччио портрет.

Я верю, что и жители Стратфорда

Узнали б в вас Петруччио и Кет.

* * *

Казахский театр родился и вырос при советской власти. Фундамент его заложили народные увеселители, выступавшие на ярмарках и тоях. С помощью русских режиссеров они прошли большую школу и стали великолепными профессиональными актерами, завоевавшими славу далеко за пределами нашей республики.

Сотни статей написаны о выдающихся достижениях казахских актеров. Они играли в комедиях Гоголя и Островского, познакомили казахского зрителя с шедеврами Шекспира, Гольдони, Мольера.

Но ведь для того, чтобы построить Дворец культуры металлургов в Темиртау и шахтеров в Караганде, надо было в свое время открыть для кочевников красную юрту в степи. Без «Малкамбая», впервые поставленного любительским кружком, а затем и в театре, не смогли бы прийти на казахскую сцену герои Шекспира.

В ПОИСКАХ ГЕРОЕВ

Ранней весной тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года заместитель председателя Правления Союза советских писателей Казахстана Сейтжан Омаров подписал мне командировку в Кустанайскую область. Я должен был дать ряд очерков для «Казахстанской правды». На другой же день с первым эшелоном целинников я выехал в Кустанай.

В областном городе мне пришлось просидеть больше недели. Проехать в степь на машине было невозможно — развезло все дороги. Наконец с большим трудом я добрался до ближайшего совхоза. Собственно говоря, совхоза как такового еще не было. Стоял единственный домик, а вокруг него быстро вырастал палаточный городок. Горели костры и где-то задорно заливалась гармошка.

Вечером было комсомольское собрание. В президиуме сидели трое — два парня и девушка. С ней откровенно любезничал один из парней.

Я сидел в заднем ряду и плохо слышал, что говорил докладчик — мешала маленькая девчонка, моя соседка. Сжимая кулачки, она с ненавистью шептала:

— Так бы и надавала ей сейчас пощечин!

Подружка держала ее за руку и успокаивала:

— Тише, Зойка! Наплюй ты на него! Надо же иметь женское самолюбие!

Так на целине я впервые встретился с героиней будущей своей пьесы «По велению сердца», прицепщицей Зойкой. Когда кончился доклад и комсомольцы стали расходиться, я обратил внимание на маленький рост ревнивой девушки. Выглядела она лет на пятнадцать, на самом деле ей уже исполнилось девятнадцать.

Я проехал по целинным землям несколько тысяч километров. Своей машины у меня не было, да она и не требовалась, Не помню ни одного случая, чтобы шофер не остановил машину, когда я «голосовал», стоя на обочине и подняв руку.

Та первая целинная весна осталась в памяти, как самая прекрасная пора жизни. Я жил с целинниками, спал на соломе, в палатке, шалаше, недосыпал ночей. Жизнь молодежи была трудной, это было закономерно, и если иногда поднимался ропот, то обычно он возникал на почве бюрократизма и сопутствующей ему неразберихи. Кажется, незначительная мелочь — ложка или мочалка, кто-то где-то вовремя не побеспокоился, и возникало досадное неудовольствие за обедом на полевом стане или в «бане» под открытым небом.

Молодежь усердно работала, в часы отдыха веселилась, танцевала под гармошку, любила, ревновала.

В Федоровском районе я зашел к парторгу МТС, хотел согласовать с ним кандидатуру героя для очерка. На целине встречались и случайные люди. Во избежание ошибок я наметил четырех целинников-бригадиров. Первым в списке стояло имя Ярцева (подлинная фамилия его была другая, теперь не помню, но в пьесе он носил такую фамилию, и дальше я буду называть его так).

Парторг просмотрел список и прежде всего вычеркнул фамилию Ярцева.

— Позвольте! — удивился я. Ведь газеты поднимали его как лучшего бригадира области.

— Верно, поднимали, — подтвердил парторг. — А теперь опускать будем.

— Почему?

— С бытом у него неблагополучно!

И парторг рассказал мне любопытную историю. Ярцев выехал с первым эшелоном целинников с Украины. Во время больших остановок, когда устраивались митинги, он выходил к толпе, собиравшейся приветствовать целинников, и произносил зажигательные речи, призывая ехать в далекий Казахстан поднимать вековую целину.

Пока эшелон добрался до Кустаная, Ярцев стал известной личностью. Дисциплинированная бригада работала отлично, первой закончила пахоту. К Ярцеву пришла слава. Его имя гремело на целине, о нем писали газеты, шли передачи по радио. Когда в центральной газете появился портрет передового бригадира Ярцева, его жена на Украине заволновалась. Да тут еще прибежала соседка и усилила ее тревогу: