На литературных перекрестках - [62]

— А ведь мы пришли за тобой. Мы сказали, что ты замечательно поешь. Молодежь хочет послушать твои песни.

Я рассердился:

— Оставьте меня! Вы сдали экзамены, вам хорошо. А мне нечему радоваться.

Но мои друзья не стали слушать. Чуть не силой они потащили меня на нижний этаж. Здесь будущие студенты устроили настоящий айтыс. Соревновались — кто кого победит. Земляки пристали ко мне:

— Спой, Курмаш! Поддержи славу Чимкента! Не будь упрямым.

Но уговорить меня они не смогли. Кто-то посоветовал позвать на помощь Гани Муратбаева, секретаря комсомольской организации. Его нашли очень быстро. Я видел Гани один раз. Красивый джигит, курчавые пышные волосы, смелый взгляд.

Он подошел ко мне и протянул руку.

— Здравствуй, джигит! Твои земляки говорят, что ты очень хорошо поешь. Почему не хочешь доставить нам радость? Спой хотя бы одну песню!

Гани смотрел на меня с большим дружелюбием, отказать ему мне не хотелось.

— Хорошо, я спою.

— Чтобы все увидели певца, его надо поставить куда-нибудь повыше, — сказал Гани и помог мне взобраться на стол.

— Что ты будешь петь, малыш? Как объявить твое выступление?

— Я спою «Саулемай».

— Чудесная песня! — одобрил Гани и объявил громким голосом:

— Курманбек Джандарбеков из Чимкента споет «Саулемай».

И я запел. Стало тихо. Гани слушал меня, полузакрыв глаза. Он любил эту песню, как я узнал в тот же день.

Меня вызывали без конца. Я пел песню за песней. Но на душе было горько. Я знал — завтра мне надо покинуть Ташкент.

Мои земляки рассказали Гани, почему меня не принимают в институт: не сдал экзамены и очень молод.

— Хорошо, попытаюсь что-нибудь сделать, — Гани усмехнулся. — Курмаш не виноват, что так поздно родился.

Гани Муратбаев был не только секретарем комсомольской организации института, он вел большую работу в Центральном комитете Комсомола Туркестана. С ним считалась дирекция института.

— Надо принять Джандарбекова, — сказал Гани директору. — Он хочет быть мугалимом. Курманбек пешком пришел из Чимкента за образованием.

— Он плохо подготовлен. Преподавателям трудно будет его учить!

— Не будет трудно! — успокоил Гани. — Я сам стану с ним заниматься! Ручаюсь, он будет хорошо учиться.

Директор не стал возражать. Он знал — переспорить Гани Муратбаева невозможно. Гани после разговора с директором пришел ко мне и, увидев, что я собрался в дорогу, сказал:

— Не торопись, Курмаш, тебя оставляют в институте, хотя ты и плохо подготовлен. Чтобы не отстать от товарищей по курсу, тебе необходимо заниматься больше других. Это трудно, но я обещал директору помочь тебе.

— Спасибо!

— За простое спасибо я помогать не буду.

По моему лицу он заметил, что я ничего не понял.

— Я потребую с тебя плату! — предупредил Гани.

— Но мне нечем платить…

— Найдется чем, не беспокойся. Каждый день я буду заниматься с тобой по часу, и каждый день ты мне будешь петь только одну песню — «Саулемай». Такой мы заключим с тобой договор.

— Если хочешь, буду петь по три песни! — обрадовался я.

— Достаточно одной.

Меня зачислили в институт. Гани честно выполнял свое обещание — он каждый день занимался со мной. Скоро я нагнал своих товарищей. Тогда Гани Муратбаев поздравил меня:

— Я рад, что не ошибся в тебе. У тебя, Курмаш, будет большая слава певца!

Гани оказался прав. У меня был отличный голос, я знал множество песен. Хотя я был простой студент, меня стали приглашать на «большие» музыкальные вечера в Ташкенте.

Помню, в городе устраивался «Восточный концерт», на нем присутствовал посол Ирана. Он ехал в Москву и в Ташкенте остановился на день. Я исполнил персидскую песню, и почетный гость послал мне кольцо!

Я очень жалел, что на этом концерте не было Гани Муратбаева. Он уже работал в Москве. Талантливый организатор, он быстро рос по комсомольской линии, был членом Центрального Комитета Комсомола.

Через пять лет я окончил институт в Ташкенте, поработал в школе и отправился в Киргизию, в город Фрунзе, чтобы продолжить образование. В это время Наркомпрос Казахстана собирал труппу казахских актеров: было решено создать национальный театр. Секретарь Фрунзенского обкома комсомола, узнав, что я нахожусь в городе, пригласил меня к себе.

— Вот смотри, — сказал он и показал кзыл-ордынскую краевую газету «Энбекши казах». — Тебя разыскивает Наркомпрос. Предлагают тебе стать актером.

Он хотел меня обрадовать, но я не обрадовался. Мне казалось, из этой затеи ничего путного не получится и я напрасно потеряю время.

— Поезжай, поезжай! Это очень важное и нужное дело! — настаивал секретарь.

И я поехал в Кзыл-Орду. Сюда из Оренбурга уже перенесли столицу Казахстана. Здесь со всех концов республики собрались будущие актеры — Амре, Иса, Калибек, Елюбай, Серке… Так создавался наш первый национальный театр. Серке и я стали режиссерами. Трудно было, ощупью шли. Никто не учил, сами учились. Смотрели татарские и русские спектакли, учились. Так незаметно шло время, год за годом. Театр переехал в Алма-Ату. Образовался музыкальный театр, в нем пел Амре, я пел, Елюбай, Калибек. Народу нравилось…

Я часто вспоминал своего друга Гани Муратбаева. Вот бы он посмотрел наш музыкальный театр! Но он работал в Москве, стал большим человеком. Кто-то мне сказал, что его избрали членом исполкома Коммунистического Интернационала Молодежи и отправили за границу работать в восточных странах. Ни у кого это не вызвало сомнения, и я порадовался за своего друга. Он был замечательный человек и работник.